Статьи и литература

Главы из книги А.С. Чернова
«Нобели: взгляд из старого Тамбова»

Наша любимая Тамбовщина — уникальная территория Земли, на которую со времен татаро-монгольских завоевателей не ступала нога иностранного завоевателя. Поэтому именно здесь заложены условия сохранения документальных памятников русской истории и культуры, а наши архивы, библиотеки и музеи чрезвычайно богаты. Если в них что-то и не сохранилось, то лишь из-за нашей небрежности. Наличие большого количества этих бесценных документов создает предпосылки для полноценного освещения любого исторического процесса на примерах тамбовских фактов.

Документы тамбовских архивов особенно ценны тем, что наша Тамбовщина — сердцевинная территория России. Неспроста же о Тамбове поется, что у него «с четырех сторон Россия, а на пятой — Млечный Путь». Любой значимый общественный процесс в нашей стране находил отражение в жизни этой типичной русской провинции.

Деятельность братьев Нобель была очень важным явлением нашей страны, а потому она не могла не затронуть и жизнь Тамбовского края. Невозможно, например, допустить, чтобы деятельность «нефтяной империи» братьев Нобель обошла стороной Тамбовщину — четвертую по численности населения губернию в России XIX века. Невозможно допустить, чтобы электрификация страны самых первых лет XX века, проводившаяся зачастую на базе дизелей петербургского завода Людвига Нобеля, миновала Тамбов и Козлов. Именно поэтому в тамбовской истории, как в зеркале, отразилась деятельность Нобелей.

История Тамбовщины столь поучительна и интересна, что нельзя упустить возможность хотя бы вкратце рассказать о ней. Краеведы давно интересовались ею. Так, газета «Тамбовские губернские ведомости» 18 сентября 1854 года писала: «Первый народ, обитавший в степях южной половины Европейской России, а, следовательно, и нашей губернии, в чащах ее лесов, были скифы, а потом переселенные ими из Азии их военнопленные сирийцы и мидийцы под именем сарматов«. Затем они были покорены готами. »Готский писатель Иорнанд говорит, что готам повиновались меря и мордва. Итак, мордва народ, как полагают, финского племени, задолго до основания России известен в истории«. В те стародавние времена наши земли населяли мегцера и мордва.

Через неделю, 25 сентября 1854 года, эта же газета опубликовала краеведческую статью, где утверждалось: «В царствование же Иоанна Грозного был выстроен в Тамбовской губернии первый русский город Шатск в 1553 г. Строил его Борис Сукин под главным надзором воеводы князя Дмитрия Семеновича Шестунова».

Территория, занимаемая нынешней Тамбовщиной, тогда называлась Диким Полем и проживали здесь, в основном, мордовские племена. Земли эти, окраинные для русских, постепенно ими заселялись. Приходя сюда, русские приносили свою религию, обычаи и культуру.

Сегодняшние журналисты внушают нам примитивный штамп, что русские — малокультурные люди, что рубль-то деревянный, и, вообще, это страна дураков.

Так ли это? Обоснованно ли клише комплекса нашей неполноценности? Так ли низка русская культура? Каковы ее истоки?

Вдумайтесь, уважаемый читатель: начав освоение территории вокруг Новгорода, русские пошли дальше, дошли до нынешней Тамбовщины и пошли на Урал, освоили бескрайние сибирские просторы, Дальний Восток и пошли заселять аж Аляску. А ведь на всех этих территориях уже жили племена и народы. За счет чего шло это освоение? Конечно же, нельзя сводить все только к тому, что русский топор был острее, тем более, что присоединения были и добровольные. Если бы культура русских была ниже культуры других народов, живших на осваиваемых землях, то они больше бы были подвержены массовым, губительным эпидемиям, свирепствовавшим тогда. Они бы вымирали, а не расселялись на новых и новых местах. (Отметим, были и вооруженные покорения народов, вспомним Финляндию, Дагестан и Чечню; но такие приобретения никогда не шли России впрок). Русский хлеб, русский квас, русская парная баня — достояния той национальной культуры. К сожалению, в наше время мы утрачиваем их. (Автору очень хотелось бы в ряду этих великих достижений упомянуть и неповторимый русский романс, но, к сожалению, приходится от этого отказаться, чтобы книгу не обвиняли в подмене общенациональной культуры культурой дворян и разночинцев).

При подготовке данной книги мне посчастливилось неоднократно приезжать в С.-Петербург, чтобы покопаться там в богатейших архивах. Каких только документов не увидишь! Так, в фонде Департамента торговли и мануфактур Министерства финансов попалось дело «О рассмотрении прошения креолки Н. Сычевой о выдаче пособий на содержание детей служившего в Российско-Американских колониях Кошеварова» [1 Российский государственный исторический архив (РГИА), ф. 20, оп. 4, д. 4491]. Вот какова была Россия, которую политики шельмовали лапотной.

В силу того, что «новые русские» далеко не всегда обладают глубокими знаниями национальной культуры, а ведь во многом именно они задают тон нынешней жизни, у нас сейчас строятся сауны, финские бани, японские джакузи. Конечно, финские бани, как и турецкие, или японские джакузи — непревзойденное открытие человечества, но и русская парная им не уступает, стоит в одном ряду с ними. Сегодня, в силу подобострастия ко всему иностранному «новых русских», внушаемому телевидением, потерявшим национальный характер, русская банька исчезает. Подобное подобострастие внушалось и во времена Петра I, когда у нас насаждалась европейская культура. Спору нет, культура европейских стран была высока, но и у нас она была. Была, например, та же русская баня, в то время как в Европе не только во времена Петра I, но и гораздо позже по утрам зачастую умывались в тазике, чему немало удивлялись наши солдаты, победоносно пришедшие туда в 1945 году.

Уникальное открытие человечества — русский квас — к несчастью вытесняется ныне разными напитками с красителями и броскими названиями, внедряемыми телевизионной рекламой, щедро оплачиваемой зарубежными фирмами. Вот «новое поколение и выбирает пепси"…

Ну, а русский хлебушек, разве не показатель культуры народа, за многие века создавшего эту совершеннейшую форму пищи. О нем многое можно рассказать. Скажем лишь, что, питаясь одними сухарями с водой, осажденные в крепостях выдерживали длительные осады. Ни с каким «Рафаэлло» человек этого не выдержит, а вот с черным хлебом можно. Сегодня же «дикий рынок» привел к тому, что у нас хлеб пекут армяне и турки, пекут его пышным, ноздреватым, как лаваш. Пекут, слов нет, умело, но, строго говоря, это уже не черный классический хлеб. Его мы теряем. Это урон не только для одних русских, общемировая культура становится беднее.

Словом, рост Руси обусловливался и культурой народа, которую перенимали племена и народы, в том числе жившая в Диком Поле на территории нынешней Тамбовщины мордва.

Московские власти, видя, что земли нынешней Тамбовщины заселяются ищущими вольности беглыми русскими крестьянами, решили построить здесь крепость на пути татар к Москве, для ее защиты. Ведь бессмысленно строить крепость на вражеской территории. Крепость тогда сильна, когда ее окружают люди, готовые ее защищать. Так что русские были здесь, конечно же, и до постройки города-крепости Тамбова. А то, что они жили здесь одновременно с мордвой, говорит об освоении территории не силой боевого топора, а силой привлекательности русской культуры.

История возникновения Тамбова сродни возникновению большинства русских городов. Значит, история создания нашего города типична. Закономерен и приход в жизнь нашего города капитализма, одной из составляющих развития которого была деятельность семьи Нобелей в России.

Кроме этих объективных предпосылок к взгляду на Нобелей в данном издании именно «из старого Тамбова» есть и субъективные — создание Международного Информационного Нобелевского Центра в Тамбове и то, что автор книги, прожив всю жизнь в этом городе, много лет изучал прошлое в тамбовских архивах, накопив интересный, по его мнению, материал.

Мы располагаем настолько богатой историей, что можем позволить себе небрежное, расточительное отношение к ней. Можем вывесить на Центральном рынке Тамбова транспарант, что рынок существует с 1901 года, отбросив век-другой, хотя и поныне работающие кирпичные торговые ряды этого рынка построены в середине XIX века. Мы можем написать на областной газете, что она издается с 1917 года, хотя газета, как орган региональной власти, издавалась и ранее, в XIX веке, а газета, как структура общественной жизни Тамбовщины, основана еще Г.Р. Державиным. За рубежом фирмы, существующие более полувека, обязательно гордо указывают, что работают с такого-то года, а у нас типография «Пролетарский светоч» функционирует с 1787 года, но не указывает это на своей продукции. Подобных примеров, к сожалению, можно привести множество. Поэтому и хотелось бы в этой книге напомнить об истории Тамбовщины.

Автор хотел бы выразить слова искренней благодарности всем, помогавшим в создании данной книги: первому нобелисту в Тамбове В.М. Тютюннику, тамбовским архивистам Г.И. Ходяковой, Н.Л. Лаптевой, О.А. Расстегаевой, Т.А. Кротовой, библиотекарям Г.А. Веселовской, Л.П. Перегудовой, Е.В. Пивоваровой, О.Е. Бобьяковой, сестре известного коллекционера Н.А. Никифоровой, коллекционеру С.Н. Денисову, художнику и фотографу В.А. Кокшарову, А.В. Тютюннику, коллекционеру М.Н. Борисову, журналисту Е.Н. Писареву, С.В. Бобьякову, терпеливо помогавшему автору найти общий язык с компьютерами, и многим другим добрым людям. Без отзывчивой помощи этих людей автор не осилил бы создание этой книги. Ведь даже если у книги и один автор, она все равно результат коллективного труда.

Глава I
Тамбов на карте генеральной…

Принято считать, что Тамбов основан 17 апреля (по старому стилю) 1636 года среди вековых, непроходимых лесов на высоком берегу у слияния Цны и Студенца, а 1 октября открыт и освящен. В царской грамоте Михаила Федоровича место закладки города было определено выше по течению реки Цны на 25 верст: «На поле, на реке Цне, на усть реки Липовицы или Липовки».

Выбор иного места вряд ли был вызван топографической неосведомленностью воеводы Романа Федоровича Боборы-кина. Скорее всего, отступление от царского повеления было вызвано стремлением воеводы выполнить поставленную государем задачу — закрыть Нагайский шлях, или, как называли еще, Ордабазарную дорогу. Шлях этот постоянно отклонялся, в зависимости от погодных условий, и во время основания Тамбова пересекал Цну именно здесь.

Строили крепость стрельцы, присланные из Шацка, казаки и крестьяне. На тамбовские черноземные земли охотнее потекли переселенцы, или «сходцы», как тогда говорили. Краевед Иван Иванович Дубасов в «Очерках» так писал об этом: «Сходцы на три года освобождались от всяких государственных или общественных повинностей и из дарового леса вольны были рубить себе избы и клети. Таких сходцев в два-три года явилось к нам, в «новый город Танбов», более 1600 человек, «из центральных русских областей, с Дона и Малороссии, и из-за Литовского рубежа…».

Тамбов почти полтора века был «служилым» городком. В ходе административной реформы 1708 года Тамбовский и Козловский уезды вошли в состав одной из восьми губерний страны - Азовской, которая позже стала именоваться Воронежской. В 1779 году было образовано Тамбовское наместничество, входившее, вместе с Владимирским, а потом и Рязанским, в состав восьмого генерал-губернаторского округа. Во главе Тамбовшины был поставлен наместник, подчинявшийся генерал-губернатору, располагавшемуся в Рязани. Город обрел герб. Екатерина II 16 августа 1781 года утвердила один из красивейших в России гербов: на лазоревом поле золотой улей и три пчелы, как символ стойкости и трудолюбия, а также отражения одного из первых занятий местного населения — бортничества. Герб венчала корона, поскольку это было государственное образование.

Еще во времена Петра I Тамбов был одним из сборных пунктов царских войск, но, постепенно утратив свое оборонное значение, превратился лишь в торговый перевалочный пункт на пути между Москвой и южными районами России, а потому и развивался медленно, тем более что хлеб скупали, перепродавали купцы и из Моршанска и Козлова.

Настало время, уважаемый читатель, небольшого отступления. Наши люди приучены знать свою историю не как логическую цепь большого количества противоречивых порой фактов, а как небольшое собрание простых и доходчивых легенд. Яркие легенды внедрялись, конечно же, политиками, но легенды эти были выгодны не только им, но и простым людям, которым они адресованы. С легендами проще найти ответ на любой вопрос, как со шпаргалкой на экзамене.

Достаточно, например, сказать, что Ленин — вождь революции, и уж совсем необязательно знать всяких там неведомых нам кадетов, октябристов или трудовиков, тем паче эсеров, которые коварно мешали творить добро веселому дедушке Ленину. И не важно, что тот то проживал за границами, то скрывался в шалашике в Разливе, он вождь — и точка. А то, что он был менее известен, чем многие крупные политики того времени, это не важно, как и то, сколько процентов населения поддерживало его немногочисленную тогда партию. Ясное дело, не надо было бы ему брать Зимний дворец, если бы имелась надежда на поддержку избирателей на выборах в Учредительное Собрание.

Так и прошлое Тамбовщины вошло в нашу память, к сожалению, яркими лаконичными легендами, ничего не имеющими общего с реальной историей. Легенды уводят нас от богатой истории нашего края. Приучение людей к легендам происходило, происходит и будет происходить.

Изложению истории легендами способствовало и то, что никто не изучал и не описывал историю русского народа (о русской нации отучили думать комиссары). Описывалась история императорской фамилии, партии, промышленных предприятий, населенных пунктов, а чаще административных делений. Но административные деления вещь очень даже непрочная. Ведь, как мы знаем, в прошлом наши руководители могли продать подешовке Аляску, подарить Крым, отрезать от Тамбовщины целую Липецкую область или в Восточной Пруссии основать Калининградскую область. Подобных примеров множество. Поэтому описание истории административных образований не может получиться логически последовательным. Логику рассуждений разбивает умалчивание судьбы мордвы на Тамбовщине, или кенигсбергских пруссов и прочие нежелательные вопросы. Тут поневоле приходится брать на вооружение исторические легенды.

Например, сейчас в сознание людей вдалбливают понятие «тамбовский волк» как символ сильного хищника. Эдакий «крутой» зверь с острыми клыками. И на бутылках, и на майках, и на автомашинах, и в названиях предприятий. Словом, повсеместно. Памятник решили ему сделать, и даже музей. Но ведь хищное животное, распространенное некогда в наших краях, ничем не отличалось от его сородичей в саратовских или воронежских лесах. Да и в зоологии нет такого отряда. «Тамбовский волк», если немного вдуматься, совсем даже не четвероногий хищник, а худощавый и жилистый тамбовский крестьянин, весной посеявший рожь, овес и просо, закинувший котомку за плечи и легко шагающий за сотни верст в поисках работы. Он потенциальный сезонный рабочий, подрабатывающий бурлаком, шахтером, лесорубом, землекопом на строительстве железных дорог. Немного заработав, он возвращался к уборке урожая, после чего опять, поклонившись своим иконам, мог уйти на зиму.

Дело в том, что Тамбовщина была четвертой по численности населения губернией в России. «Тамбовские губернские ведомости» 14 марта 1885 года сообщали: «Со включением других частей Империи и всего Княжества Финляндского число жителей должно дать в итоге более 102 миллионов. Самою значительною по абсолютному числу жителей губернею является Вятская, где считается 2740953 души обоего пола, затем следуют: Пермская (2539874 д.), Киевская (2507231), Тамбовская (2490313)». Заметьте, даже Московская губерния была по численности населения меньше Тамбовской. Плотность населения на Тамбовщине тогда была высокой. Земля тут в основном была у помещиков. Крестьянские наделы невелики, и, чтобы прокормить семью, приходилось искать приработок — кому дрова напилить, наколоть, кому погреб вырыть, подносить кирпичи каменщикам на стройках — за все брался тамбовский мужик. На вопрос работодателей, что забросило его в такую даль, обычно отвечал, что волка ноги кормят. Полагаю, вот так и появился термин «тамбовский волк».

Так что тамбовский волк совсем даже не хищник, а легкий на подъем малоземельный крестьянин с мозолистыми руками и с грузом забот о семье.

Уходить на заработки тамбовскому крестьянину приходилось и по причине неурожаев. В Российском государственном историческом архиве в С.-Петербурге хранится, например, «Дело о производстве работ по благоустройству гор. Тамбова в связи с притоком населения в город по случаю неурожая» [РГИА, ф. 216, оп. 2, д. 136]. Документы охватывают период с 21 января по 7 ноября 1841 года и говорят о том, что местная власть поощряла стремление тамбовского крестьянина к дополнительным сезонным заработкам.

Сегодня нам трудно представить себе причину и степень нищеты значительной части тамбовского крестьянства. На первый взгляд, в умеренном климате да в черноземной полосе крестьяне всегда должны были иметь неплохой урожай, если, конечно, трудились. Но бедные далеко не всегда лодыри и пьяницы. В жизни бывает всякое — и засухи, и болезни, и пожары, и град. Да и не каждая деревня располагалась на благодатном черноземе. Было много малоземельных деревень. Бедности способствовало и то, что традиционно у нас крестьяне сеяли рожь, овес, просо, а другие культуры не внедрялись. Малое количество сельскохозяйственных культур повышало вероятность неурожая, а также приводило к ограниченности пищи. Неспроста наших предков часто называли саламатниками. Как написано в словаре В. Даля, саламата — «мучнистая кашица, пожиже размазни, ее варят из всякой муки». К сожалению, площадь садов и огородов на Тамбовщине была незначительна.

Все это происходило, конечно, не от хорошей жизни, поэтому-то современные шутки насчет тамбовского волка следует считать безнравственными, ибо тамбовского крестьянина заставляло уходить из дома горе.

Внедрение в сознание людей такой трактовки этого термина носит характер кампании. Лет тридцать тому назад «тамбовский волк» произносился с добавлением «тебе товарищ», поскольку тамбовские крестьяне, все эти ходоки по советским инстанциям, воспринимались чиновниками с опаской, ибо поддержали когда-то Антонова. Вспомните, ведь тогда пропагандировать этот термин у нас, на Тамбовщине, не стремились.

Предполагаю, в основе тенденции выпятить эту уродливую трактовку тамбовского крестьянина лежит обычное хулиганство, стремление оплевать красивое и хорошее. Невольно хочется сравнить его с наколкой «не забуду мать родную», в которой подразумевается не мать, вскормившая и воспитавшая, а тюрьма. Так и в иллюстрировании термина «тамбовский волк» зубастым хищником лежит стремление оплевать заботливость крестьянина о своей семье, самоотверженность, готовность идти на край света в поисках любой работы ради спасения близких. Вот этого крестьянина и стремятся ныне подменить образом зубастого хищника.

К этому термину сегодня приучают уже и детей, внедряют в детское сознание, наряду со «скелетонами», масками хелуинов, и «тамбовского волчонка». Кем вырастут дети на этих «ужастиках»? Подражая заокеанскому добру с большими кулаками, можно ведь получить большие кулаки вовсе без добрых идеалов, на манер американских солдат на улицах Ирака.

Вряд ли наши предки сами называли себя тамбовскими волками. Ведь это была своего рода дразнилка. Пермяков, например, за работу в соляных копях дразнили солеными ушами, а Тамбовцев — волками. Надеюсь, что в Перми не будут называть консервные заводы или рестораны «Пермяк — соленое ухо». Хотя сегодня все возможно…

Не нам решать, достойны ли мы уважения, но мы обязаны сами уважать себя, а тем более своих предков, тамбовских крестьян, которые явно не заслуживают подобного оскорбительного отношения.

В ряду прочих легенд о прошлом Тамбовщины находится и якобы поголовная игра тут в карты. Легенда эта помогает сложиться представлению, что раньше купцы, мол, только и наживались, фабриканты эксплуатировали, а дворяне только и делали, что секли крепостных да резались в карты. Эта легенда тем более убедительна, что про карточные игры сохранилось немало документов. Действительно, играли, и целыми возами привозили в Тамбов колоды карт. Как отмечал в своей книге И.И. Дубасов, в 1809 году местный Приказ общественного призрения, стремясь заработать на этом, только в апреле закупил у московской карточной конторы колод на сумму 14300 рублей.

Заметим, в Тамбове играли в карты нисколько не более, чем в других городах. Не только тамбовские дворяне предавались азарту за зеленым сукном карточных столов. Вспомните, например, что в биографии Г.Р. Державина есть и такой колоритный эпизод, когда он в молодости за одну ночь «проиграл данные ему от матери на покупку деревни деньги», имея «поручение купить у господ Таптыковых на Вятке небольшую деревнишку душ 30». В «Записках из известных всем произшествиев и подлинных дел, заключающих в себе жизнь Гаврилы Романовича Державина» поэт откровенно вспоминал: «Спознакомился с игроками или, лучше, с прикрытыми благопристойными поступками и одеждою разбойниками, у которых научился заговорам, как новичков заводить в игру, подборам карт, подделкам и всяким игрецким мошеничествам… Но когда и случалось быть в сообществе с обманщиками, и самому обыгрывать на хитрости, как и его подобным образом обыгрывали, то никогда таковой выигрыш не служил ему впрок». Происходило это до его службы в Тамбове, когда он был еще совсем небогатым дворянином.

Краеведы, которым интересно поговорить о произведении М.Ю. Лермонтова, любят с гордостью писать о тамбовских игроках. Действительно, существуют письменные свидетельства, что Лермонтов мог побывать в нашем городе, но нет ни одного, что он был. Между понятиями «мог быть» и «был» есть дистанция, и ее не следует забывать. Но она все-таки забывается в силу большого желания краеведов увидеть поэта в нашем городе.

Большой художник тем и силен, что изображает типичное, узнаваемое читателем в самом себе и в окружающей его действительности. Вот и узнает читатель свой город. К тому же в поэме автор прямо называет его Тамбовом. И ранее, в письме М.А. Лопухиной в феврале 1838 года, поэт называл поэму «Тамбовской казначейшей», но это говорит лишь о желании автора придать документальный колорит художественному произведению. Вдумайтесь, ведь Михаил Юрьевич писал не стихотворный фельетон об аморальном поведении конкретного чиновника Тамбовского казначейства, он писал поэму о типичных явлениях в провинциальном городке центра России, которым и был наш Тамбов. Тамбов у Лермонтова символ провинции. К этому времени Лермонтов был уже опытным поэтом. Как утверждает «Большая Советская Энциклопедия», его творчество «становится многообразнее по содержанию, богаче в жанровом и стилистическом отношении».

Кабаки, немного прямых улиц и будки — согласитесь, очень похоже на Тамбов, так же, как, впрочем, и на любой провинциальный городок. С таким же успехом можно упомянуть о Ленинской площади, Советской улице в период Советской власти, или о только что отремонтированном здании банка и женщинах с поломанными зонтиками сейчас. Каждому периоду истории можно найти типичные образы. На смену романтической «Незнакомке», сначала пришла серийная «Девушка с веслом» с мощными бедрами, а сегодня мы чаще видим девушку с початой бутылкой воды, которая в каждом предложении говорит «блин». Узнаваемо? Да. Но ведь это совсем не обязательно образ именно Тамбова.

Поэма удалась. Лермонтов писал, что в январе 1838 года был у В.А. Жуковского, дал тому по его просьбе рукопись «Тамбовской казначейши», «он повез ее к Вяземскому, чтобы прочесть вместе; им очень понравилось».

Конечно, Лермонтов, уже опытный к тому времени поэт, не мог не собрать информацию о том городе, который он вывел в поэме. Он мог побывать в нем еще подростком. В.П. Пешков, например, утверждал в «Лермонтовской энциклопедии», что поэт «проезжал через Тамбов в конце лета 1827 года, когда бабушка везла его в Москву для поступления в Пансион; летом 1828, по пути в Тарханы из Петербурга в отпуск». Известно письмо его бабушки, писавшей ему: «Хотя Тарханы и Пензенской губернии, но на Пензу ехать слишком двести верст крюку, то из Москвы должно ехать на Рязань, на Козлов и на Тамбов, а из Тамбова — на Кирсанов в Чембар…». Но каким путем на самом деле ехал тогда Лермонтов — неизвестно.

Но даже если он и не был в Тамбове, что более вероятно, чтобы описывать его, поэт должен был знать его. Иначе он бы изобразил в поэме другой город, знакомый. Михаил Юрьевич мог знать нагл город по рассказам сослуживцев, родных и знакомых, многие из которых бывали здесь. Были здесь и упомянутые ранее П.А. Вяземский и В.А. Жуковский.

Незадолго до гибели Михаил Юрьевич подарил поэтессе Е.П. Ростопчиной альбом, куда вписал стихотворение, которое начиналось так:

Я верю: под одной звездою Мы с вами рождены, Мы шли дорогою одною…

Как утверждает краевед A.M. Белкин, всегда очень тщательно исследующий все факты, Е.П. Ростопчина родилась в 1811 году недалеко от Тамбова, в сабуровском имении своей матери Сушковой. Здесь же прошло ее детство. Говоря о ее творчестве, Н.Г. Чернышевский и В.Г. Белинский отмечали ее несомненный талант. Следовательно, ее впечатления были очень важны Лермонтову.

Наиболее допустимо, что Лермонтов слышал рассказы знакомых офицеров о Тамбове. Анализ офицерского окружения Лермонтова мог бы дать много пищи для таких предположений, но ограничимся лишь тем, что Мартынов, застреливший Михаила Юрьевича на дуэли, наш земляк, причем, до ссоры был в приятельских отношениях с поэтом.

Тамбовский краевед, дворянин А.Н. Норцов (кстати, родственник Мартынова) писал о нашем городе, что он «не имел почти никаких удобств; даже самый театр, устроенный в 1815 г. помещиком Масловым, состоял из простого деревянного балагана и стоял на площади против присутственных мест».

С этим утверждением согласуются слова « Козловской газеты» от 5 мая 1902 года: «В Тамбове никаких увеселений нет, кроме карточного клуба, основанного при губернаторе Звереве, да и в том же городе, против прочих губернских городов, живет наибольшее число играющих в карты дворян»! Метко, остро, но учтите, все это написано после появления «Тамбовской казначейши», а, значит, и под впечатлением ее образов.

Не важно, каким был на самом деле Тамбов, но по сюжету поэмы нужен был глухой городок, «где зданье лучшее острог» (чего не было в нашем городе), и где карты единственная отрада. Поэма написана столь мастерски, что все верят в реальность описанного. Кстати, в карты тогда играли дворяне, которые могли себе позволить крупные ставки. В Тамбове же на самом деле было очень много купцов, причем, небогатых. Так, в 1846 году купцов первой гильдии было 10, второй 5, а третьей 337 [Государственный архив Тамбовской области (ГАТО), ф. 29, оп. 1, д. ИЗО, л. 68]. Психология небогатых купцов третьей гильдии была близка психологии мещан, вместе с которыми купцы составляли главный пласт населения города. Играли они не в карты, предпочитая им лото, где копеечные ставки. Играли целыми семьями, азартно и ночи напролет. Но на кону были не тысячи, не состояния, не Авдотьи Николаевны, а серебряная да медная мелочь.

Была в Тамбове и еще одна поголовная страсть — конские бега. Например, «Тамбовские губернские ведомости» 9 февраля 1884 года извещали: «с 2-го февраля на зимнем гипподроме, устроенном на реке Цне, начались конские бега». Горожане азартно «болели» и делали ставки, как правило, небольшие.

Но когда человек очень хочет, то всегда может найти то, во что верит. Вот и появляется любопытная публикация Л. Прокопенко в «Тамбовской правде» от 3 июля 1960 года об офицере Новороссийского драгунского полка Николае Прокофьевиче Гарине, полк; которого во время маневров 1835 года проходил через Тамбов из Орловской в Воронежскую губернию и обратно. К тому же он мог иметь здесь родственников — «в Тамбовской губернии в те времена жили дворяне Гарины. Один из них Иван Гарин служил уездным казначеем в городе Борисоглебске». Вроде, в поэме описан не только конкретный казначей-растратчик, но и выигравший офицер, говорит это «исследование».

Но не надо забывать, что Михаил Юрьевич не штатный газетчик. Это журналюга-фельетонист по заданию редакции и по указанию властей клеймит должностное лицо. Лермонтов — поэт, оперирующий собирательными образами, его правдивость в том, что он ищет типичные явления. Ну, а сюжет поэт мог почерпнуть и из известной ему повести А. Шидловского «Пригожая казначейша», вышедшей в 1835 году.

Несмотря на обличительный образ Тамбова в поэме, горожан приучили гордиться «Тамбовской казначейшей», поскольку в поэме упоминается их город.

К тому же политикам было очень удобно использовать этот образ. Раньше, мол, тут лишь в карты резались, а вот теперь, после последнего пленума обкома, по существу, только и начинается история Тамбова, его рост, реконструкция. Запланировано строительство, например, бани, кинотеатра и ряда других объектов.

Невольно вспоминаются слова тамбовского поэта И.С. Кучина, очень созвучные с этим:

Растущий,
строящийся,
индустриальный, Распахнутый
в солнечные года, Тамбов
на карте генеральной Кружком означен
навсегда!

На самом же деле Тамбов был далек от того ироничного изображения города «хоть куда», где от скуки спасались игрой в карты. Здесь работало одно из лучших в стране музыкальное общество, одна из первых и авторитетнейших Ученая архивная комиссия, издававшая труды, которыми пользуются краеведы до сих пор. Нарышкинской читальне, построенной меценатом Э.Д. Нарышкиным, продолжившей традиции одной из старейших публичных библиотек, основанной еще в 1830 году, мог позавидовать любой европейский город. В тамбовской типографии, одной из старейших в России провинциальных типографий, выпускались книги и старейшая провинциальная газета, основанная в 1788 году Г.Р. Державиным. Кстати, и тамбовский театр ведет свою историю со времен пребывания этого поэта в нашем городе. Ровесница театра, тамбовская гимназия, считалась одной из лучших в Харьковском учебном округе, в который тогда входила Тамбовщина. В 1787 году была провозглашена Конституция Северо-Американских Штатов, главная гордость американцев. Именно в этот год в Тамбове начала работать типография, уже работал театр, и шла подготовка к выпуску местной газеты. Скажите, разве у города не было славных культурных традиций…

Большой знаток истории нашего края, Иван Иванович Дубасов, писал в конце XIX века о нашем городе так: «Еще большего внимания он заслуживает по способу расходования городских сумм. Тамбов тратит ежегодно на дело народного просвещения около 60000 рублей и, таким образом, по своему сочувствию к народной школе представляется нам не только единственным во всем русском царстве, но и весьма заметным городом в Европе».

Кстати, в 1836 году, до выхода в свет «Тамбовской казначейши», в центре города был открыт Гостиный двор, здание которого и ныне красуется на Советской улице, а в описанном в поэме городе «зданье лучшее острог». Это еще одно отличие реального Тамбова от образа, описанного поэтом.

В начале XX века в Тамбове издавался даже музыкальный журнал «Баян».

Не одно десятилетие мы жили с чувством неловкости перед Европой, что-то там о нас подумают? Обычно перед приездом в Тамбов венгерской делегации, наших побратимов, библиотекари, учительницы с учениками, воспитательницы с детишками суетливо обрывали на газонах цветущие одуванчики: мол, те причислены к сорной растительности. Студенты и сотрудники НИИ выходили вместо дворников с лопатами и метлами на улицы. А как же — едет венгерская делегация!

Это чувство неловкости перед Европой было и раньше, до Великой Отечественной войны. В советских летных и танковых училищах учились немецкие военные, которым другие страны после Версальского договора отказывали в этом. Мы же отказать не могли, вероятно, в том числе и из-за этого чувства.

Тем не менее, мы все-таки входили в состав Европы. А почему бы и не считать Тамбов европейским городом, он что, в Австралии ? Или история у него небогатая? Город был открыт для всех, и сюда охотно ехали иностранцы, чтобы заработать рубли. В Тамбове раньше работали гувернеры из Франции, пивовары и колбасники из Германии, устроители свинобоен из Англии… Связь с европейскими странами у нашего города была постоянной.

Вот что, например, писала газета «Тамбовские губернские ведомости» 11 февраля 1884 года о выходце из Чехии, который работал в местной гимназии: «г. Микш, преподаватель Тамбовской гимназии, получил разрешение от А.Г. Достоевской на издание избранных сочинений ее покойного мужа в чешском переводе. Первый том, печатающийся в Тамбове, заключает в себе биографию Ф.М. Достоевского и »Записки из Мертвого дома«. Вообще же сочинения Ф.М. войдут в состав первых томов чешско-русской библиотеки…». Далее в газете объяснялась цель печатающейся библиотеки — «противодействовать извращению славянского мировоззрения в Чехии, и посредством русских переводов чешских писателей распространять знание русского языка в Чехии».

Заметим, учитель местной гимназии мог делать литературные переводы сложных произведений. Любопытно, что данная заметка в тамбовской газете была перепечаткой из столичной газеты «Новое время», причем журналисты писали: «От души желая успеху такому предприятию, »Нов. Время« надеется, что и земляки г. Микша поддержат его с полной готовностью».

Начинание Микша говорит не только о высокой культуре тамбовской типографии, которая могла печатать на чешском языке (известны ее издания и на французском), но и об отношении тогда в нашем городе к загранице.

В том же году губернская пресса еще дважды писала об этом учителе. Так, 14 августа газета сообщала: «31-го прошлого июля месяца преподавателю Тамбовской гимназии И.А. Микш разрешено издавать в городе Тамбове с дозволения предварительной цензуры под его редакторством ежемесячный журнал на русском и чешском языках под названием »Русско-чешская библиотека«. А 9 октября 1884 года газета сообщала, что »Указом Правительствующего Сената по Департаменту Герольдии произведены за выслугу лет в коллежские асессоры… Иосиф Микш с 1 июля 1878«. Дата указывает начало стажа работы в нашей гимназии, а, следовательно, он родился не позднее 1858 года. Известно, что он преподавал в гимназии немецкий язык.

«Русско-чешская библиотека» позволяет нам представить себе отношение города к загранице. Тогда Тамбов не считал себя отсталым по отношению к Европе или Новому Свету, как называли Америку, ибо помнил, что имел богатейшую историю.

Тамбовский торговец П.С. Мокроусов за свою крупу и ветчину получил две медали на сельскохозяйственных выставках. Тамбовская продукция получала известность. «Тамбовские губернские ведомости» 15 марта 1884 года сообщали: «В недавнюю свою поездку в Петербург г. Мокроусов заключил контракт на поставку к Высочайшему Двору окороков к Пасхе в количестве 80 штук». Может быть, отсюда и пошло название «Тамбовский окорок», ведь та чувствительная публика не могла за столом называть окорок неблагозвучно «мокроусовским».

Конечно, нам более привычен образ Тамбова не тот, который реально был в истории, а убогого и бедного. Это более созвучно с выработанным в недавнем прошлом в нас длительной пропагандой представлением о нашей стране — лапотной и отсталой. Не могли пройти даром десятилетия, когда людям вдалбливали понятие «преодоление вековой отсталости» их страны. Всех приучали к чувству благодарности великому вождю народов, который привел страну от сохи к ядерному оружию и ракетам. Для высокой оценки наших достижений политики стремились принизить успехи в прошлом. Но ведь когда в России была соха, ею пользовались и в других странах. Россия была до революции великой державой, а достижения в развитии науки и техники носят общемировой характер, и их не следует приписывать политикам одной страны.

Россия гостеприимно звала иностранцев, ожидая от них новых идей, новых подходов к решениям проблем, а те, в свою очередь, ехали в бесконечную и богатую страну в погоне за счастьем. Для многих из них, как, например, и для Нобеля, Россия — держава, имеющая возможность сконцентрировать капитал для проведения больших программ — была последней надеждой. Иностранцев привлекала сюда и религиозная терпимость. В столичном С.-Петербурге до 10 % населения составляли иностранцы, имевшие свои лютеранские и католические храмы. Мечеть там была такая, какой могли позавидовать восточные страны.

Такая же картина наблюдалась и на Тамбовщине. В селах, населенных мордвой и татарами, имелись мечети, а в губернском центре был костел, кирха и синагога. Сильная, имеющая государственный статус, православная церковь могла позволить себе религиозную терпимость, основанную на культуре русских, и боролась лишь с сектами. Так было все время, вплоть до революции 1905 года, разрушившей многое, в том числе и русскую культуру. После ожесточения людей, неуверенных к тому же в своем завтрашнем дне, начался вандализм. Так, в 1914 году по Петербургу и в других городах прошли погромы немецких магазинов, ателье и кондитерских. Этому предшествовал опыт погромов помещичьих усадеб после 1905 года, причем, независимо от национальности их владельцев.

Традиционно в России доброжелательно относились к иностранцам и, например, в войну 1812 года отношение общества к пленным французам порой даже вызывало зависть у наших боевых офицеров.

Страна была привлекательна еще и тем, что имеющие деньги и власть зачастую были совестливы. Фабриканты содержали способных гимназистов и студентов. Царедворец Э.Д. Нарышкин на свои деньги построил и содержал в Тамбове прекрасную читальню, солидно оборудованный учительский институт, приют для детей. Тамбовский купец А.И. Толмачев на свои деньги в 1900 году построил на Теплой (ныне Лермонтовской) улице прекрасное здание училища, которое по строительным достоинствам было лучшим среди провинциальных учебных заведений того времени. Дети бедных родителей обеспечивались в нем бесплатной формой и учебниками.

Все мы учили в свое время стихи Н.А. Некрасова:
Ты и убогая, Ты и обильная, Ты и могучая, Ты и бессильная, Матушка-Русь!

Но, поскольку они о царской России, то нас мазохистски приучали ставить акцент на слове «убогая», хотя диалектика текста такова, что рядом есть термины «обильная» и «могучая». Главное, мы невольно забывали, что Матушка-Русь у Некрасова достойна большой благодарной любви поэта.

Дореволюционная Россия заслуживает нашей гордости и большой любви. Жаль, знаем мы о ней совсем немного, подменяя глубокие знания отрывочными легендами. Я, например, с большим удивлением читал многие архивные документы.

Оказывается, крепостные крестьяне могли добиваться, и, порой, добивались, независимости через суд. Примечательно, что в официальных документах такого крестьянина следовало именовать «ищущим свободу». Следовательно, государственный аппарат с сочувствием относился к нему. «Тамбовские губернские ведомости» 7 апреля 1856 года объявляли, что вызываются в тамбовскую палату гражданского суда «Губернский Секретарь Князь Еммануил Михайлов Голицын, крестьяне Ион Афанасьев и Семен Васильев к выслушиванию решения по делу об иске последними от первого свободы» .

«Большая Энциклопедия» 1903 года утверждала, что был закон 1803 года, разрешавший помещикам освобождение крестьян, а также позволявший крестьянам выкупать себе свободу, «каковые освобожденные или выкупившиеся крестьянские общества должны были составить состояние свободных хлебопашцев». Причем «удельные крестьяне были освобождены от крепостной зависимости еще указами 1858 и 1859», а «к октябрю 1858 уже не оставалось ни одной губернии, где дворянством не было бы заявлено желания приступить к освобождению крестьян». Так что реформа 1861 года проходила во много этапов и продолжалась не один год, да и началась она значительно раньше, причем по инициативе властей.

Если попробовать читать журналы уездных земских собраний, то узнаем много нового. Вот, например, решение декабрьской сессии 1888 года по Тамбовскому уезду: «Окончивший курс в губернской гимназии в июне месяце сего 1888 года, бывший воспитанник сиротского дома Павел Дроздов в октябре сего года обратился в губернскую управу с прошением, в котором, изложив, что желая получить образование на степень ветеринарного врача в Дерптском ветеринарном институте, и не имея к тому средств» просил оплатить ему учебу. И ему, заметьте, пошли навстречу. На сентябрьской сессии Усманского уездного земского собрания 1883 года (Усмань тогда входила в состав Тамбовщины) решили: «По заявлению, что крестьянин Попов, просивший 300 руб. на стипендию ему в Училище Живописи и Ваяния, прибыл, он был приглашен и изложил лично свою просьбу дать ему 300 руб. на один год, с обязательством возвратить эту сумму по окончании курса в три года. Собрание постановило: внести в смету 1884 года 300 руб. на стипендию Попову». Это не единственный случай. Их много. Например, 4 марта 1896 года Усманское уездное земское собрание приняло решение выдать «крестьянину Летникову в помощь на окончание образования сына его Константина в Московском университете 230 р.».

Очень много нового для себя можно почерпнуть из старых газет. Например, «Тамбовские губернские ведомости» 1 октября 1838 года поместили такое объявление: «Совет Императорского Университета Св. Владимира сим имеет честь объявить, что по распоряжению Начальства в Университете сем с октября месяца текущего 1838 года будут открыты публичные курсы технических наук; а именно: Практической Механики, Технической Химии и Технологии, которые могут посещать лица всех состояний». Строй был, конечно же, дворянско-крепостнический, но, тем не менее, талантливые мещане и крестьяне все-таки могли пробить себе путь.

Приведем еще одно официальное извещение в «Тамбовских губернских ведомостях» от 5 марта 1838 года: «Господин Министр Внутренних Дел в циркулярном предписании на имя Тамбовского Гражданского Губернатора от 14 мая 1838 года за № 31130 изложил, что Его Императорскому Величеству благоугодно было во исполнение совершившегося пятидесятилетия литературного поприща Крылова, изъявить Высочайшее соизволение не только на выбитие на счет казны медали с его портретом, но и на открытие подписки для учреждения Стипендии, под названием Крыловской, дабы проценты с собранной суммы были употребляемы на платеж в одно из учебных заведений, для воспитания в оном, смотря по сумме, одного или нескольких юношей». Публикация интересна вдвойне — и тем, что показывает совестливость русского общества того времени, привлекательную для иностранцев, и тем, что стипендия и медаль — как бы прототип Нобелевской премии. Возможно, и этот опыт был учтен Альфредом Нобелем, который, живя в России, должен был знать об этом.

Поэтому отбросим взгляд на семью Нобелей из убогого старого Тамбова, ибо он получился бы или подобострастным, или настороженно-подозрительным, ибо малоимущие чаще всего стараются смотреть на разбогатевших именно так. Попробуем посмотреть из реального Тамбова, располагавшегося в большой развивающейся, имеющей плюсы и минусы, России. Этот взгляд, надеюсь, позволит написать более точный портрет Нобелей.

Глава II.
И фонари, и мостовые...

В Тамбове XIX века были «и фонари, и мостовые», имелись и описанные М.Ю. Лермонтовым будки. Кстати, а когда же появилась их черно-белая раскраска? Я. Грот в примечаниях к «Запискам Державина» писал: «Русская пестрая окраска будок, мостов, шлагбаумов и т.п. введена была Императором Павлом», то есть после его прихода к власти в 1796 году. Ну, а прекратили свое существование будки в Тамбове, когда город уже перестал быть крепостью, а в 1846 году уже вышел новый закон об управлении в городах, заменивший Городовое положение 1785 года. Сохранилось дело «По указу Тамбовского губернского правления об уничтожении караулов в будках и снятии шлагбаумов» [ГАТО, ф. 16, оп. 35, д. 40], относящееся к 1859–1860 годам.

Фонари и мостовые не были явлением чисто тамбовским. Они имелись и в других городах, а история возникновения тамбовских очень похожа на остальные.

Мостовым, как и во всех других городах, предшествовала непролазная грязь. В 1796 году губернатор Неклюдов вынужден был издать приказ тамбовскому коменданту Булдакову: «Довольно известно, что осенью и весною по всем улицам города Тамбова, и наиболее по Большой Астраханской, грязь бывает столь чрезмерна, что и проезду нет, и приказнослужителям в присутствия ходу не бывает, и цены на все увеличиваются; того ради по Астраханской улице прокопать канавы для стока воды и покрыть оные фашинником, а колья и хворост собирать с жителей». Большая Астраханская — ныне центральная улица города — Советская.

Однако эти меры едва ли возымели внушительное действие, не случись в 1804 году происшествия с епископом Феофилом. Как писал П.Н. Черменский в «Прошлом Тамбовского края», тот «едва не утонул в уличной грязи, когда вышел из кареты, застрявшей на главной улице. Только тогда Дума занялась замощением Большой Астраханской и прилегающих к ней улиц». По прошествии многих лет уже трудно установить, имел ли этот случай место в действительности, или это легенда, а епископ умело сыграл роль, чтобы заставить раскошелиться купцов-богатеев на благоустройство города.

Улицы и дороги порой и впрямь были непроходимы. Так, в докладе земской управы, опубликованном в «Журнале чрезвычайного Тамбовского уездного земского собрания 17 мая 1905 года», то есть целый век спустя после случая с Феофилом, говорится: «В октябре 1903 года тамбовский уездный исправник донес г. Тамбовскому Губернатору, что в ночь на 17-е октября крестьяне Моршанского уезда, с. Русского Петр Федоров Машков и с. Отъясс Василий Матвеев Потапов, проезжая из гор. Тамбова на гор. Моршанск по Тамбовскому земскому тракту, свалились близ с. Татанова, около хутора Дмитриева, в яму глубиною 2 1/2 арш. с крутым обрывистым берегом; из них один, Петр Машков, был прикрыт телегой и утонул».

Сколько-нибудь серьезное замощение улиц началось в 1822 году, когда пустили в дело камни, заготовленные еще при Державине и провалявшиеся без употребления почти четыре десятка лет. И.И. Дубасов писал в «Очерках»: «С тамбовских обывателей собрали 140000 рублей и заготовили бутовый камень, но вследствие отставки Державина дело стало, и камень пролежал без употребления около 40 лет». В тамбовском архиве хранится " Переписка о устройстве твердого покрытия улиц и площадей г. Тамбова за январь 1826 -сентябрь 1839 г.« [ГАТО, ф. 29, оп. 1, д. 650].

Улицы доставляли городским властям много хлопот. А были они в распутицу такие, что ни проехать, ни пройти. Известно, директор местного училища И.П. Менделеев (отец великого химика, обойденного Нобелевской премией) отмечал в 1822 году: «…учитель Пальмов по причине чрезмерной грязи 26 числа не был в классе».

Замощение улиц дорогостоящее дело, и поэтому проекты таких работ рассматривались очень тщательно. «Тамбовские губернские ведомости» 16 января 1843 года сообщали: «Тамбовское губернское правление, согласно предложению правящего должность Начальника губернии, вследствие полученного предписания Господина Министра Внутренних Дел от 19-го декабря № 1839, в коем изложено: что по изменившимся обстоятельствам Его Высокопревосходительство требует вновь рассмотрения составленных проектов работ по вымощению Базарной площади и 4-х улиц Тамбова, и до получения нового предписания остановиться распоряжениями производства предположенных строительною комиссиею торгов». Подряд на мощение улиц можно было получить только с торгов, то есть на конкурсной основе.

В 1816 году в городе даже решили разбить бульвар. Причем, сделано это было по инициативе… уездного стряпчего [ГАТО, ф. 16, оп. 2, д. 3]. А городской сад, который тогда именовали публичным, был разбит в 1831 году [ГАТО, ф. 16, оп. 13, д. 4].

С грязью боролись. В 1873 году замостили почти всю Долевую улицу (ныне Карла Маркса). Надежные булыжные мостовые были спасением от распутицы.

Но жизнь шла вперед, и вот «Тамбовские губернские ведомости» в 1881 году гордо вещали: «Асфальтовые тротуары у нас в Тамбове уже на значительном пространстве вытеснили из употребления булыжные мостовые. На протяжении трех верст… вплоть до северной окраины Варваринской площади (в 3-ей части) пешеходное сообщение города происходит теперь по асфальту». Значит, асфальт был от ГУМа до Первомайской площади.

С асфальтом тогда произошел любопытный казус. Стремясь сделать подешевле, строители перед укладкой асфальта выковыряли из земли булыжники, насыпали вместо них песок и так уложили асфальт на землю. На следующий год пришлось его ремонтировать «заплатками». Видно, с тех самых пор и пошла тамбовская традиция делать дороги подешевле, а затем все время их ремонтировать.

Вообще же, асфальт был известен задолго до этого случая. В Российском государственном историческом архиве хранится «Дело об учреждении комитета для испытания асфальта в городе Керчи, Таврической губернии» [РГИА, ф. 216, оп 2, д. 292]? относящееся к 1842 году. Сохранилось также «Дело по прошению гр. Монтьера о выдаче привилегии на мощение улиц бастенским асфальтом», относящееся к 1840 году [РГИА, ф. 18, оп. 2, д. 1018].

В Тамбове же постоянные работы по асфальтированию начал Михаил Петрович Толстов. «Тамбовские губернские ведомости» 4 июля 1885 года давали его рекламу: «Асфальтовые работы из настоящего Сызранского асфальта…».

О тамбовских фонарях известно, что еще в 1821 году было официальное положение по их содержанию. Так, в 1825 году в донесении моршанского городского головы тамбовскому губернатору И.С. Миронову говорится: «Истекшего октября 24-го числа отношением правящего должность моршанского городничего от 22-го октября за № 3491 требовал распорядиться скорейшею постройкою назначенных по положению 1821 года фонарей со столбами, сходственными высочайше утвержденного образца…» [ГАТО, ф. 4, оп. 1, д. 571, л. 1].

Следовательно, в 1821 году самим императором был утвержден образец городского фонаря.

Губернатор Миронов 7 февраля 1826 года писал губернскому начальнику полиции: «Полученный мною от моршанских исправляющего должность Городничего и членов Градской Думы от 29-го генваря за № 371 и 77 рапорт нащет устройства в городе Моршанске 5 будок и 50 фонарных столбов с фонарями, препровождаю при сем к вам» [ГАТО, ф. 4, оп. 1, д. 571, л. 9.]

Приведенный документ входит в противоречие с мнением маститого краеведа И. И. Дубасова, который в «Очерках» утверждал, что фонари появились на десятилетие позже этой даты: «Особое внимание обратил Гамалей на внешнее благоустройство города Тамбова. При нем началось мощение главных городских улиц.., на главных улицах и около присутственных мест появились фонари».

Когда же вообще появились городские фонари, сказать трудно. В Тамбове они, скорее всего, ведут свое начало с самого основания города-крепости, когда необходим был дежурный огонь, от которого в любой момент и в любую погоду можно было запалить фитили пищалей и пушек. Скорее всего, история городских фонарей ведется от светильников, в которых использовался животный жир или конопляное масло.

Известно, еще в Древней Греции улицы освещались светильниками с оливковым маслом. Нефть была известна грекам, но оливковое масло было тогда дешевле и доступнее. Нефть же использовалась ими, как гласят легенды, для метательных зажигательных снарядов, вошедших в историю под названием «греческого огня».

Кстати, как утверждает «Большая Советская Энциклопедия», слово «фонарь» греческого происхождения: «греч. phanarion, уменьшительное от phanos — светоч, факел».

На Тамбовщине же конопляное масло было также доступно, как в Греции оливковое. Вот им и освещали.

Как писал в XIX веке в толковом словаре Владимир Даль: «У нас добывают: миндальное (редко), подсолнечное, горчичное, сурепное (рыжиковое), маковое, льняное, конопляное или собствен, постное» масло. Заметим, что далее утверждалось, что нефть также принято было называть маслом: «Масло черное, горное, каменное».

Сохранившиеся документы позволяют утверждать, что в Тамбове отдавали предпочтение конопляному маслу, как более распространенному. Так, 9 октября 1853 года городская дума утверждала: «Для освещения в будущем 1854-м году города Тамбова фонарями, нужно будет масла конопляного 144 пуд. 11 1/4 ф., свеч 20 ф. и фитильной бумаги 1 пуд 30 ф.» [ГАТО, ф. 16, оп. 90, д. 27, л. 2].

Сохранились и более ранние упоминания об этих фонарях. «Тамбовские губернские ведомости» 25 августа 1845 года объявляли, что городская дума назначила торги «на освещение состоящих по городу Тамбову фонарей в будущем 1846 году, сентября 7 торг с переторжкою чрез три дня».

Первое упоминание об освещении Тамбова относится ко времени пребывания здесь Г. Р. Державина в должности правителя наместничества. Энергичный правитель открыл в Тамбове школу, или училище, как тогда говорили. Г.М. Холодный в «Исторической записке о Тамбовской гимназии 1786–1886» утверждал, что торжественное открытие «случилось в день коронации Императрицы, 22 сентября 1786 года». Державин в честь такого события устроил бал, «а народ на площади перед наместническим домом довольствован был питием и обедом от здешнего купца Матвея Бородина». Бал у губернатора продолжался «в немалочисленном собрании большую часть ночи», а город по этому случаю был даже иллюминирован огнями масляных плошек.

Вероятно, с этой державинской попытки украсить огнями ночной Тамбов и ведет свою историю иллюминирование города. В «Деле Тамбовской городской управы о расходе суммы, ассигнованной на иллюмирование города в табельные дни» говорится: «Счет Г-ну Федору Ильичу Никитину из лавки А.А. Сорокина 1872 года месяц февраль, число 19, кол. штук плошек 300, по цене 3–50, сумма 10 р. 50 к.» [ГАТО, ф. 17, оп. 3, д. 105, л. 2].

Табельные дни - это праздничные, а господин Никитин -член городской управы, отвечавший тогда за иллюминирование. Из документов не ясно, те плошки заправлял купец Сорокин маслом или керосином. Скорее всего, последним, так как к этому времени керосин получил в нашем городе уже широкое распространение.

Сорокины — старая тамбовская купеческая семья. Об отце А.А. Сорокина, например, известно из благодарности, опубликованной 11 февраля 1856 года в газете «Тамбовские губернские ведомости»: «Государь Император, по всеподданейшему докладу о том, что при выступлении квартировавшей в г. Елатьме Дружины № 182 в поход, почетный гражданин Александр Яковлев Сорокин приглашал к себе г. г. Офицеров и угощал их истинно по-русски, Высочайше повелеть соизволил: поблагодарить за оказанное радушие».

О поставках Сорокиными плошек есть и еще документы. Например, «Честь имею при сем представить в градскую Думу счет о количестве отпущенных мною в оную Думу плошек для освещения в табельные дни мест, зависящих от города, и покорнейше прошу за поставленные 2600 плошек о выдаче за оные денег, девяносто одного рубля, сделать со своей стороны зависящее распоряжение. Октября дня 1870 года. К сему сведению тамбовский мещанин Агап Сорокин руку приложил» [ГАТО, ф. 16, оп. 46, д. 16, л. 1].

Керосин появился в Тамбове благодаря предприимчивости известного российского купца В.А. Кокорева.

Василий Александрович Кокорев (1817–1889) — крупный предприниматель и в дальнейшем конкурент нефтяной фирмы «Бр. Нобель». Работал он с размахом. В Российском государственном историческом архиве, например, хранится «Дело об учреждении акционерного общества под фирмой »Кокоревские товарные склады и варранты« в Москве», относящееся к 1882–1886 годам [РГИА, ф. 20, оп. 4, д. 4777].

Имел В.А. Кокорев ряд торговых буянов в разных городах России. Буянами до XX века называли большие здания амбаров, где также могли проходить публичные собрания со значительным скоплением людей, и которые предприниматели использовали на манер современных оптовых складов. На этих буянах у Кокорева попутно имелся и керосин, но вскоре Департамент торговли и мануфактур издал распоряжение «О запрещении привоза керосиновых бочек на городские буяны» [РГИА, ф. 20, оп. 2, д. 1657]. Документ охватывает период с 1867 по 1878 год.

Разбогатев на винных откупах, В.А. Кокорев, по натуре человек очень деятельный и энергичный, счел, что и далее идти по этому привычному для купцов пути неинтересно. В 1849 году, будучи уже казанским первой гильдии и петербургским временным купцом, Кокорев стал просить заграничный паспорт для трехмесячной поездки в Берлин, Гамбург и Бремен с целью изучения производства сигар: «Желая распространить и улучшить производство сигар на устроенной мною табачной фабрике, я намерен закупить в Бремене большое количество лучших сортов табаку на значительную сумму, …желая ближе ознакомиться с этим делом на месте» [РГИА, ф.18, оп. 1, д. 226, л. 1].

Трудно сказать, как бы сложилась далее купеческая судьба, если эта его просьба была бы удовлетворена. Возможно, в России появился бы свой «сигарный король». Но в истории нередко случаются внезапные крутые повороты. Вместо вполне ожидаемого разрешения, Кокорев вдруг получил отказ: «Милостивый государь, Василий Александрович, г. Министр Внутренних Дел от 23 сего Апреля уведомил г. Министра Финансов, что, получив отношение г. Генерал-Адъютанта графа Орлова о выдаче Вам заграничного паспорта, имел счастье входить со всеподданнейшим докладом к Государю Императору, но Его Величество, не усматривая для сей поездки Вашей достаточной причины, не изъявил Высочайшего соизволения на увольнение Вас за границу» [РГИА. ф. 18, оп. 1,д. 226, л. 4].

Чиновное колесо крутилось тогда очень быстро: прошло всего двадцать дней со дня написания прошения, а глава государства уже принял решение. Но решение совсем даже неожиданное для купца. Пришлось ему бросить затею с сигарами. Зато, к счастью, вскоре на свет появился керосиновый предприниматель.

В 1857 году он основал в Баку фотонафтильный (керосиновый) завод. Первоначально, по плану знаменитого немецкого химика Ю. Либиха планировалось перерабатывать кир, асфальт новейшего образования, похожий на материалы, из которых в Германии тогда получали фотоген. Затем завод стал перерабатывать недорогую там нефть. Кокорев приобретал ее у откупщиков по 20–40 копеек за пуд, а пуд керосина уходил уже по цене до 4 рублей. Производство керосина оказалось не только интересным, но и очень прибыльным делом.

Нефтяной бизнес всегда требовал больших капиталов, но это не было препятствием для Кокорева, который к этому времени имел уже более 8 миллионов рублей. Вместе с купцом первой гильдии П.И. Губониным он создает в Баку «Закавказское торговое общество». Первоначально керосиновый завод, который тогда называли фотогеновым, создавал немецкий барон Торнау, затем, как пишут И.Г. Фукс и В.А. Матишев в «Иллюстрированных очерках по истории российского нефтегазового дела», «Кокорев и Губонин пригласили в Баку для консультации магистра химии Московского университета В.Е. Эйхлера».

Продукт, выпускаемый заводом, Кокорев назвал фото-нафтилем. Под этим названием он появился и в Тамбове. Газета «Тамбовские губернские ведомости» 5 сентября 1864 года опубликовала рекламу: «Фотонафтиль. Экономическое осветительное масло завода В.А.Кокорева и лампы новейшаго устройства для освещения городских улиц, публичных зданий, фабрик, заводов, трактиров и других заведений, домов, и проч. продаются в магазине купца И.В. Гречанинова в Тамбове на базарной площади в доме господ Гнусовых».

Произошло это в 1864 году, том самом, в котором в долине реки Кудако (ныне Краснодарский край) отставной уланский полковник А.Н. Новосильцев начал бурить скважину, из которой ударил первый в России нефтяной фонтан, после чего многие с интересом посмотрели на нефтяной бизнес.

В магазине тогда предлагались ночные светильники и лампы в 5, 7, 10 и 14 линий. Реклама умело хвалила «чистый и приятный свет без копоти и запаха». Свет тот, действительно, не имел запаха, а о запахе самого керосина, который именовался фотонафтилем, в рекламе речь не шла.

Примечательно, что рядом с этой рекламой была помещена корреспонденция с нижегородской ярмарки, сообщающая, что входивший в употребление керосин первоначально не воспринимался как серьезный конкурент свечей: «Благодаря дороговизне на петербургском рынке, свечи сальные требуют в значительном количестве в Петербург. Цена их в Петербурге 5 р. 30 к. … Стеариновые свечи братьев Крестовниковых продаются по 9 р. за пуд, маргариновые 7р. … Интересно, что фотоген, по отзыву заводчиков, нисколько не повредил ходу олеина, хотя повсеместно завелись фотогеновые лампы».

Мы почему-то считаем, что сначала появился термин «фотоген», затем «фотонафтиль», который вскоре стал именоваться в тамбовских документах как «фотонафтель», а затем уже появился «керосин». Однако термин «керосин» имеет более древнюю историю. Так, в Российском государственном историческом архиве мне попадалось дело 1844 года, где речь идет о разрушении турками керосинового завода в Керчи. В «Энциклопедическом словаре» Брокгауза и Ефрона 1895 года говорится: «Керосин (петролеум, фотоген, гелио-зол, астралол, олеофин и пр.) продукт, обращающийся ныне под этими названиями в огромном количестве в житейском обиходе…». Само название «керосин» (англ, kerosene) происходит от греческого keros — воск.

Появление в Тамбове кокоревского фотонафтиля или, проще, керосина, внесло изменения в освещении городских улиц. Губернская газета 3 октября 1864 года объявляла: «Вызываются служители с узаконенными письменными видами для зажигания уличных фонарей в г. Тамбове; желающие могут являться с 1 числа октября в магазин купца Гречанинова с 9 часов утра до 2 по полудни для условий».

Керосиновое освещение, сразу же по достоинству оцененное городской думой и управой, которые стали применять его в уличных фонарях, распространялось все же медленно. Так, «Неофициальный отдел» губернской газеты 24 сентября 1881 года, то есть почти два десятка лет спустя, сообщал в рубрике «Местная хроника»: «Замена свеч лампами. 19 сентября, в одной из камер здешней казенной палаты мы заметили первый опыт вечернего освещения камеры для служебных занятий висячими лампами… Вообще, нужно сказать, что навесной свет керосинной лампы гораздо ярче целаго десятка свеч, в особенности сальных». Корреспонденция заканчивалась надеждой, что «новшество» постепенно привьется.

В 1874 году Губонин и Кокорев в рекламном проспекте своего торгового общества писали: «15 лет тому назад освещение керосином было встречено в публике с большим недоверием. Первая партия бакинского керосина, привезенная Москву в 1859 году, в количестве 700 пудов, продолжительное время оставалась без сбыта».

И все-таки в Тамбове это недоверие постепенно растаивало. Создав «Бакинское нефтяное общество П.И. Губонина и В.А. Кокорева», его учредители привлекают к участию в нем и тамбовских толстосумов. Так, «Тамбовские губернские ведомости» 13 апреля 1874 года извещали: «Ссылаясь на вышеприведенное объявление учредителей бакинского нефтяного общества, Моршанское отделение Рязанского торгового банка имеет честь довести до общего сведения, что по поручению учредителей, банк открывает подписку на акции…».

Кстати, о компаньоне Кокорева, Петре Ионовиче Губонине (1825–1894). Он имел прямое отношение к нашей Тамбовщине, хотя жил в Москве. Как утверждает А.А. Матвейчук в книге «У истоков нефтяной промышленности России», «на средства Губонина было учреждено техническое училище в городе Борисоглебске Тамбовской губернии». С его помощью и Тамбовщина внесла свой вклад в развитие нефтяной промышленности страны.

Получая большие прибыли, и Губонин, и Кокорев широко занимались благотворительностью. Например, когда в 1892 году случился сильный неурожай и был создан Комитет по сбору средств в помощь голодающим, «Тамбовские губернские ведомости» 28 апреля сообщали: «Петербург. С 22 по 24 апреля поступило в Особый Комитет почти 20000 р., в том числе 10000 р. от В.А. Кокорева».

Керосин, завезенный Кокоревым, внес существенные изменения в городское освещение. В Тамбове появилось 300 фонарей с пятилинейными лампами. Городские власти заключили контракт на освещение: «1867 года. Сентября в 15 день. Тамбовский 2 гильдии купеческий сын Александр Васильев Булатов по доверенности от родительницы моей, тамбовской 2 гильдии купчихи Дарьи Федоровой Булатовой, заключил сей контракт с Тамбовскою городскою Думою на основании разрешения Тамбовского губернского правления, изъясненного в указе оного от 17 Августа 1867 года за № 13629, на освещение уличных фонарей в г. Тамбове с 15 Ноября 1867 г., на три года, по 15 Ноября 1870 года» [ГАТО, ф. 16, оп. 44, д. 30, л. 65].

Контракт очень интересный. В нем расписано очень много, в том числе и горючий материал, который тамбовские чиновники писали как «фотонафтель». «4) Я, Булатов, обязываюсь освещать уличные фонари в г. Тамбове фотонафте-лем 9 месяцев в год». Фонари тогда зажигали не круглый год, а в наиболее темные месяцы, и не все дни, а лишь в безлунные.

Службы, которые сегодня мы называем коммунальными, в то время работали очень четко. Десятый пункт контракта просто поражает: «Как за несвоевременное зажигание фонарей, так и за зажжение дурного фотонафтеля я, Булатов, плачу Думе неустойку с каждого фонаря, дурно горевшего или не в свое время зажженного, за каждый раз по 15 копеек» [ГАТО, ф. 16, оп. 44, д. 30, л. 65].

Простим неудачные обороты, вроде «освещение уличных фонарей», и вдумаемся: получая 3–4 копейки за каждый горящий фонарь, Булатов соглашался на 15-копеечный штраф за опоздание или даже за плохо горящий фонарь, за низкосортный керосин (на тот случай городская дума хранила образец добротного керосина в запечатанной склянке). Этот документ невольно заставляет вспомнить и контракт, заключенный городом два десятка лет спустя с устроителем водопровода. За отсутствие воды в кране в течение одного часа устроитель водопровода платил штрафные санкции, также значительно превышающие плату за сутки работы этого крана.

Действуй сегодня подобные контракты в условиях систематических перебоев подачи воды и отключений электричества, то город не только снабжался бы водой и электроэнергией бесплатно, но еще получал бы и доплаты. В библиотеке им. А.С. Пушкина в Тамбове хранится любопытное издание «Проект водопровода г. Тамбова», где устроитель водопровода А.В. Бари 24 июня 1882 года предлагал городской управе условия: «За каждый водоразборный кран, из которого не будет получаться надлежащего количества воды при общем действии водопровода, за вторые сутки десять руб., за третьи 15 руб. и т.д., увеличивая неустойку ежесуточно на пять руб., первыя же сутки назначаются на исправление». Заметьте, строитель сам себе назначал такие жесткие санкции.

Тогда городские власти уважали и свой город, и себя как его представителей. Осознавая, что город платит, они требовали за эти деньги четкой работы.

Это потом, в XX веке, постоянные нехватки трансформировали психологию городских чиновников, для которых, в условиях дефицитов, стало главным взятками и подарками «выбить» лимиты, причем не важно какого качества услуг. Последствия этой психологии живы, к сожалению, и сейчас. А в XIX веке Тамбов был не просто провинциальный город. Он имел средства, мог содержать себя, был уважаем. Обратите внимание, когда тамбовские чиновники задумали устроить здесь водопровод, то обратились к смотрителю столичного водопровода, чтобы тот взялся за строительство. А когда возникла идея пустить здесь трамвай, то обратились к устроителю трамвая в Париже. Тамбов, действительно, был «город хоть куда», говорю без оттенка иронии.

В книге «Историко-статистическое описание Тамбовской епархии», изданной в Тамбове в 1861 году, сказано об одном из епископов, Николае: «В 1847 году перелил главный колокол казанской колокольни с прибавкой нового материала. Колокол этот весом более тысячи пудов». Вот какие колокола тогда были в нашем городе! Это тоже знак уважения к городу.

Словом, Булатову с его фонарщиками приходилось работать очень напряженно, старательно. Однако контракт этот у него через два года все-таки перехватили, «отняли», как принято было писать в документах. Тогда вступил в дело «Коллежский Секретарь Василий Петров Любомудров, принимая на себя освещение города Тамбова фонарями по 15 ноября 1870 г., отнявший эту операцию у тамбовского 2 гильдии купеческого сына Александра Васильева Булатова» [ГАТО, ф. 16, оп. 44, д. 17, л. 21].

Дворянин, имеющий связи с городскими и даже губернскими чиновниками, хорошо знакомый с бюрократической машиной, Любомудров понадеялся не столько на четкость работы, сколько на эти связи, да на умение отписываться, но просчитался. Городские должностные лица фиксировали упущения даже и ночью. «1869 года, генваря 3-го дня. Городской пристав первой части с помощником и сторонними лицами составили это положение в том, что фонари по первой части с начала вечера освещены так слабо, что едва был заметен огонь; в 10 часов по Базарной улице от Чугунного моста до тюремного замка сами собой потухли; фонарщик, бессрочно отпущенный рядовой Иван Сидоров, заведующий этим участком, объяснил, что фонари в его участке не горят от дурного фотогена…» [ГАТО, ф. 16, оп. 44, д. 17, л. 11].

И это не было какое-то пристрастное отношение к Любомудрову. Сохранилось немало подобных документов разных лет, когда были другие контрагенты. Городская власть осуществляла четкий контроль и днем, и ночью.

Вопреки сложившемуся у нас на основе сатирических произведений представлению о царских чиновниках, как неприкрытых взяточниках и волынщиках, те чиновники работали весьма четко. Иначе было нельзя. Увольнение со службы тогда было тяжелейшей карой, не то, что в недавнее время непотопляемой номенклатуры. «Тамбовские губернские ведомости» 31 января 1848 года сообщали: «Государь Император по положению комитета г.г. Министров Высочайше повелеть соизволил: чтобы чиновники, которые подвергались по какого либо случаю суду, а ровно те, кои уволены не по просьбам, а по распоряжению Начальства, не иначе были вновь определяемы на службу, как только с разрешения Министров и Главноначальствуюших над отдельными частями, по предварительном собрании ими достаточных сведений о причинах, послуживших к преданию тех чиновников суду или увольнению от службы без просьбы».

Еще одна из легенд, к которой нас умело приучила соцреалистическая советская литература и сатирическая русская литература — неподкупность всех советских чиновников, самоотверженно строящих узкоколейки и создающих колхозы, и продажность всех царских чиновников. Но в реальной жизни все было далеко не так.

Любомудров подключал своих знакомых из губернского правления к блокированию разорительных штрафных санкций за оплошности в освещении города, иногда и удачно, и даже в конце концов вынужден был обратиться к императору. Аккуратным почерком он написал жалобу: «Всепресветлейший, Державнейший Великий Государь Император Александр Николаевич, Самодержец Всероссийский Государь Всемилостивейший, просит Коллежский Секретарь Василий Петров Любомудров, а о чем, тому следуют пункты…» [ГАТО, ф. 16, оп. 44, д. 30, л. 45].

Наказанных у нас всегда жалели, и Любомудров, жалуясь, иногда получал сочувственную поддержку, некоторые штрафные санкции отменяли, но неизменно оставались другие, ибо кое-как в те времена нельзя было работать вообще, а тем более на город. В конце концов пришлось Василию Петровичу отказаться от дела, которое он так ловко отнял у предшественника.

Городская управа передала освещение Тамбова И.Н. Никифорову: «По контракту, заключенному 22 июня 1871 года, тамбовский мещанин Иван Николаев Никифоров подрядился освещать улицы города Тамбова в течение 8 1/2 месяцев в год по 20 ночей в месяц ценою по 1 р. 59 к. за каждый фонарь в месяц» [ГАТО, ф. 17, оп. 3, д. 78, л. 1].

А количество фонарей к этому времени увеличилось до 340. Никифоров энергично взялся за освещение города, и дела, видно, шли у него неплохо. В мае он уже подписывался как временный купец, а вскоре, став, как говорится, на ноги, получил статус купца второй гильдии, для чего надо было обладать значительной суммой капитала и оплатить немалый взнос.

Росло количество городских фонарей. В 1874 году городская управа констатировала: «Число фонарей в настоящее время простирается до 390» [ГАТО, ф. 17, оп. 5, д. 83, л. 1].

В тот год проходил конкурс на заключение контракта, который И.Н. Никифоров опять выиграл. Торги были публичные, причем, в них среди других конкурентов были Сорокин, Фирсов и Багрянцев, люди, хорошо знакомые с керосином. Фирсов занимался розничной торговлей керосином. О Сорокине речь уже шла, а Багрянцев — владелец первого в Тамбове керосинового склада.

Склад этот возник следующим образом: по доверенности купчихи второй гильдии Пелагеи Михайловны Багрянцевой ее сын, Иван Алексеевич Багрянцев, подал 1 сентября 1877 года в городскую управу заявление: «Желая приобрести место на городской земле по Дубовой улице за валом рядом с участком Дьяковой угол в количестве 183 квадратных саженя для склада керосина…» [ГАТО, ф. 17, оп. 8, д. 92, л.1]. В 1878 году «Думою в заседании 31 минувшего мая постановлено: сдать ему, Багрянцеву, на 10 лет, заторгованное им место близ моста Тамбовско-Козловской железной дороги, под склад керосина с платою по 20 руб. в год, с тем, чтобы оный был устроен в земле и накрыт несгораемым материалом» [ГАТО, ф. 17, оп. 8, д. 92, л. 27].

Кстати, в 1877 городским Головою в Тамбове был П. Машков, ныне забытый почетный гражданин г. Тамбова, которому это звание было присвоено одновременно с Э.Д. Нарышкиным. В Государственном архиве Тамбовской области хранится дело «Расходные документы на выплату денег учителям рисования Фрейману и Кувичинскому за изготовление грамот на звания почетных граждан г. Тамбова для тайного советника Э. Нарышкина и полковника П. Машкова» [ГАТО, ф. 17, оп. 9, д. 93].

Известно точное местонахождение этого склада. Багрянцев просил землю «по Дубовой улице за валом около Саратовского воксала рядом с участком Дьяковой» [ГАТО, ф. 17, оп. 8, д. 92, л. 21].

Вскоре ему выделили и второй участок «близ моста». Дубовая улица — ныне Комсомольская, а мост, о котором упоминается в документе, цел и поныне — он рядом с вокзалом, и под ним проходит автомобильная дорога. Кстати, дворянка А. Дьякова получила это участок летом 1876 года, а ранее его арендовал мещанин Л. Степанов [ГАТО, ф. 17, оп. 7, д. 128].

Городские власти строго следили за освещением, регулировали распорядок, определяли, какие сутки считать безлунными. 31 марта городская управа писала: «Контрагенту по освещению г. Тамбова фонарями купцу Ивану Николаевичу Никифорову наряд. Для освещения г. Тамбова фонарями в апреле месяце 1878 г. начать освещение с шестого апреля, а кончить двадцать пятого апреля включительно. Городской голова И. Федотов» [ГАТО, ф. 17, оп. 9, д. 79, л. 9]. Фонарщики не имели часов, и тогда в городе установили сигнальный фонарь на пожарной каланче, который определял начало и конец освещения.

Количество фонарей к 1878 году выросло до 500. Объем работ, и, соответственно, прибыль, у контрагента увеличивалась. Однако Никифоров, проработав ряд лет и привыкнув к успеху, вскоре не выдержал жестких требований города. Видимо, ослабил энергию, а так работать в условиях русского капитализма было недопустимо.

Городские чиновники начали скрупулезно фиксировать упущения Никифорова. Например, 12 апреля 1878 года пристав второй части составил протокол: «Сигнальный фонарь на каланче второй части города Тамбова для указания времени зажишки фонарей поднят в восемь часов вечера, спустя после того времени 12 минут, проезжая со сторонними людьми по улицам второй части — Дворянской, Носовской, Студенецкой, Дубовой, Набережной и другим, найдено 40 незажженных фонарей в течение почти целого часа» [ГАТО, ф. 17, оп. 9, д. 71, л. 11]. Время тогда определяли по часам, висевшим на колокольне Казанского монастыря. Они были установлены еще при епископе Пахомии, который управлял тамбовской кафедрой с 1758 по 1766 год.

Последовали штрафные санкции, и Никифорову пришлось отказаться от контракта. На смену ему хотел прийти мещанин Фирсов. Конкуренция была жесткая. В конце концов, 20 декабря 1879 года Никифоров вынужден написать в городскую управу заявление, которым уступал ночное освещение «тамбовскому мещанину Василию Ивановичу Фирсову» [ГАТО, ф. 17, оп. 10, д. 40, л. 1].

Борьба за подряды была публичная. Вот, например, документ тамбовской городской управы: «Разсыльному. Городская управа поручает тебе объявить с подпискою населения торговцам осветительными материалами, что 16 марта сего, 1874 года, в Управе назначены торги с переторжкою чрез три дня на отдачу освещения города Тамбова уличными фонарями, и, по объявлении, подписки доставить в Управу. Февраля 22 дня 1874 года» [ГАТО, ф. 17, оп. 5, д. 83, л. 16].

Следует отметить, что конкуренция за получение этого контракта была не только среди тамбовских предпринимателей. «Подрядчика по освещению города Воронежа Полякова заявление. Честь имею покорнейше просить Городскую Управу, не найдете ли Вы возможным уведомить меня о сроках назначения у вас торгов по освещению города» [ГАТО, ф. 17, оп. 14, д. 79, л. 1]. 19 мая 1883 года ему отвечали: «По контракту, заключенному Тамбовским купцом Павлом Ивановичем Гридневым с Городскою Управою 22 июля 1880 г., сдано ему, Гридневу, с подряда освещение г. Тамбова фонарями сроком на три года, считая срок с 15 августа 1880 г.» [ГАТО, ф. 17, оп. 14, д. 79, л. 2].

Воронежский предприниматель очень хотел ворваться на тамбовский керосиновый рынок. Он слал телеграммы с оплаченным ответом, предлагал более низкую цену по сравнению с действовавшей, но, в конце концов, подряд получил… И.Н. Никифоров: «Опись городских уличных фонарей, принятых Управою от прежнего подрядчика Павла Ивановича Гриднева и сданная новому подрядчику освещения И.Н. Никифорову, составленная 14 августа 1883 г.» [ГАТО, ф. 17, оп. 14, д. 79, л. 30].

Известно, Гридневу очень не повезло, в 1882 году по городу пронеслась буря: «В Тамбовскую городскую управу контрагента по освещению г. Тамбова купца Павла Ивановича Гриднева заявление. С 14 сего января по 15 число в городе свирепствовала буря, причинившая вред многим капитальным строениям, и между прочим, сшибла до 50 уличных фонарей и разбила также до 50 фонарных стекол…» [ГАТО, ф. 17, оп. 13, д. 34, л. 1].

Чтобы победить в торгах, Никифорову пришлось сбавить цену в год за один фонарь с 9 р. 50 коп. до б р. 90 коп. Но игра, видимо, стоила свеч, ведь количество фонарей увеличилось до 550.

Войти на тамбовский рынок освещения пытались не только предприниматели из соседних губерний, но и иностранные компании. Жительствовавший в Коломне и Саратове Сергей Иванович Бровкин, представитель в России «Инженерного бюро и химической лаборатории А.Л. Тиме и Носке в Дрездене» писал 5 сентября 1875 года в Тамбов: «Имею честь предложить Городской Управе ввести у себя освещение новоизобретенным газом» [ГАТО, ф. 17, оп. 5, д. 83, л. 31]. Ему ответили, что «Управа, с своей стороны, вполне сочувствует Вашему предложению об освещении г. Тамбова газом» ГАТО, ф. 17, оп. 5, д. 83, л. 32. Но, оказалось, что этот, более экономичный способ, требует значительных затрат на переоборудование фонарей. Город продолжали освещать керосином-"фотонафтелем«.

Очень жесткая конкуренция была выгодна для города, который в результате мог получать добротные услуги. В 1880 году тамбовский мещанин Иван Романович Ефремов предлагал: «Я согласен бы освещать город 10-линейными лампами на условиях, какие существую ныне, за плату по 9 руб. 95 коп. с каждого фонаря, и даже дешевле на 10 коп.» ГАТО, ф. 17, оп. 11 д. 39, л. 2. То есть, Ефремов предлагал освещать за ту же цену не 5, а 10-линейными лампами.

Братья Нобели в 1879 году только организовывали свою керосиновую фирму, а керосиновый рынок к тому времени, как мы видим на примере Тамбова, уже сформировался, и в нем шла яростная конкурентная борьба.

В результате конкуренции тамбовских контрагентов, ими нарабатывался организационный опыт. Иван Николаевич Никифоров писал в 1880 году: «Кроме г. Тамбова, я содержу таковой же подряд в г. Саратове» [ГАТО, ф. 17, оп. И, д. 39, л. 1].

В 1883 году подрядчиком сначала был П.И.Гриднев, а затем опять П.И. Никифоров, но вскоре появился новый контрагент М.А. Покровский. Документ гласит: «Тысяча восемьсот восемьдесят шестого года августа двадцать шестого дня Тамбовская Городская Управа заключила сей контракт с Личным Почетным Гражданином Михаилом Абрамовичем Покровским на отдачу ему с подряда освещения города Тамбова фонарями сроком с пятнадцатого августа тысяча восемьсот восемьдесят шестого года на три года» [ГАТО, ф. 17, оп. 47, д. 43, л. 5].

В сферу фонарного освещения в городе были вовлечены, кроме фонарщиков, еще многие тамбовчане, кто-то подряжался ставить столбы, кто-то был занят их окраской, кто-то ремонтом, а кто-то хранил керосин. Вот что написали, например, в акте полицмейстер и кандидат (заместитель) городского Головы: «Мы, нижеподписавшиеся, осматривая поставленные подрядчиком, тамбовским мещанином Савелием Николаевым Дьяконовым, по городу восемьдесят пять фонарных столбов, нашли оные поставленными из материалов хорошего качества, окрашенными прочно и поставленными на указанных местах. В чем и составили сей акт июня 25 дня 1870 года» [ГАТО. ф. 16, оп. 46, д. 137, л. 2]. «Мы, нижеподписавшиеся, свидетельствуя купленные гласным градской Думы г. Николаевым 120 колец с винтами для укрепления осветительных по городу фонарей к столбам… Октября дня 1870» [ГАТО, ф. 16, оп. 46, д. 137, л. 12]. На следующий год появляется счет: «В городскую управу от живописца, тамбовского мещанина Николая Дмитриева за написание на фонарных столбах цифр, за каждый по 5 коп., всего 16 р. 30 коп.» [ГАТО, ф. 17, оп. 2, д. 41, л. 48].

Надежное функционирование городских фонарей требовало привлечения к этому многих. «В Тамбовскую Городскую Управу. За вновь сданные 53 фонаря с окраскою следует выдать отпускному рядовому Маркусу Левитан по 1 р. 80 коп. за фонарь, а всего девяносто пять рублей 40 копеек. Октября дня 1885 г. Член Городской Управы…» [ГАТО, ф. 17, оп. 16, д. ИЗ, л. 24].

Объем расходования керосина в городе постоянно увеличивался. Развивалось и складское хозяйство. Как мы уже говорили, в 1878 году здесь появился первый керосиновый склад, принадлежавший Багрянцеву. На том складе керосин хранился в землянке, расфасованный в дубовые бочки.

А когда же появился у нас первый резервуар для керосина, и где он был? Оказывается, до 1887 года, скорее всего, в 1884 году.

Дело в том, что в 1889 году в городскую управу поступило заявление, где указано точное местонахождение резервуара: «Тамбовской купчихи Пелагеи Михайловой Багрянцевой и козловского купца Константина Ивановича Попова заявление. Я, Попов, содержимый мною участок городской земли в количестве 700 квадр. саж., состоящий против Покровской улицы у линии железной дороги под керосинным резервуаром, желаю передать совместно со мною просительнице Пелагее Михайловой Багрянцевой, а я, Багрянцева, согласна принять от г. Попова помянутый участок земли» [ГАТО, ф. 17, оп. 20, д. 126, л. 1]. Причем, в справке говорилось: «За козловским купцом Константином Ивановым Поповым близ линии Тамбовско-Саратовской ж. дороги числится участок земли 700 саж. под керосиновым резервуаром, перешедший к нему в 1887 г. от Ковригина, сданный по определению Думы 2 июля 1884 г. сроком на 12 лет и с платою 65 руб. в год» [ГАТО, ф. 17, оп. 20, д. 126, л. 1 об.]. Примечательно, что далее, на пятом листе документа говорится, что Ковригин получал участок под резервуар. Следовательно, от Ковригина Попову и от Попова Багрянцевой передавался не просто участок, а с резервуаром. (Кстати, Покровская улица ныне именуется Кронштадтской). Дата 2 июля 1884 года в документе, вероятно, указана ошибочно, а следует читать 9 июля, так как в «Тамбовских губернских ведомостях» от 24 июля 1884 года, где опубликовано то постановление городской думы, говорится: «Заседание 9 и 13 июля 1884… 2) Об отдаче купцу Ковригину в арендное содержание городской земли 650 кв. саж. для устройства керосинового резервуара» .

Одновременно с Тамбовом и Борисоглебск установил свой первый керосиновый резервуар. Газета «Тамбовские губернские ведомости» 28 июня 1884 года сообщала о заседании 11 июня Борисоглебской городской думы, где шестым пунктом было «О предложении купцу Захарову представить на рассмотрение в думу план на место, просимое им под устройство керосинового резервуара».

Документы, связанные с деятельностью К.И. Попова, позволяют проиллюстрировать, насколько широко в жизнь Тамбова в то время вошло применение керосина. В 1883 году появляется коллективная жалоба: «Его Высокородию Господину Тамбовскому Городскому Голове торговцев на сенной базарной площади в розничную продажу припасами заявление. Издавна производя торгование разными жизненными припасами, в том числе в розничную продажу киросином. Сим, последним, промыслом вследствие ходатайства купца Иванова ныне нам 2-ю Полицейскою частью воспрещено» [ГАТО. ф. 17, оп. 15, д. 119, л. 1].

Заявление подписали «мещанин Петр Стеженский, мещанин Егор Григорьев, мищенин Степан Григорьев…», всего 28 торговцев. Заявление изобилует большим количеством грамматических ошибок малограмотных торговцев, чувствующих беспомощность против умелых действий купца, воспользовавшегося в борьбе с конкурентами противопожарными правилами того времени.

Парадоксально, что, несмотря на действия властей, направленные на организацию здоровой и контролируемой конкуренции, доходный керосиновый бизнес всегда характеризовался взятками чиновникам, ценовыми сговорами и нечистоплотной конкуренцией. Действия купца Попова еще одно тому подтверждение.

В эти годы керосин начинают продавать расфасованным в жестяные банки. Факт их применения подтверждается публикацией в «Неофициальном отделе» «Тамбовских губернских ведомостей» от 9 января 1892 года: «Владивосток. Из похищенных в местном казначействе денег найдено в квартире ссыльного поселенца Полякова 256000 руб. Деньги хранились в керосиновых банках замуроваными в русской печке».

Рядом с керосиновым резервуаром Багрянцева вскоре появляется резервуар конкурента купца Исаева. В документах 1890 года городской управы находим: «Тамбовский купеческий сын Николай Иванов Исаев желает устроить в самом непродолжительном времени керосиновый резервуар на городской выгонной земле близ линии Тамбово-Сарат. ж. д., против Покровской ул. на расстоянии от насыпи жел. дороги 30 саж., а от железнодорожных строений и керосинового склада Багрянцева на 50 саж. Место для устройства сего резервуара ему необходимо в колич. 650 кв. саж. Исаев просит сдать это место без торгов сроком на 12 лет и предлагает за него аренду 65 р. в год», то есть столько же, сколько платил Багрянцев [ГАТО, ф. 17, оп. 21, д. 91, л. 2]. Кстати, из этой переписки выясняется, что к этому времени Багрянцев имел уже два керосиновых резервуара, у Покровской улицы и у железного моста рядом с вокзалом.

Все эти баки не сохранились до наших дней. Вероятно, они были демонтированы и сданы на металлолом в начале XX века при застройке жилыми домами близлежащих к Железнодорожной улице городских участков земли.

М.А. Покровский, заключавший контракты на освещение города с 1886 по 1892 год, все это время получал керосин именно из резервуаров Багрянцева. Оплату контрагент получал помесячно: «Покорнейше прошу Городскую Управу выдать мне Деньги за освещение Города уличными фонарями Триста восемнадцать руб. 55 коп. за январь месяц 1891 года. Января 7 дня. Почетный Гражданин Михаил Абрамович Покровский» [ГАТО, ф. 17, оп. 22, д. 78, л. 2].

Из документов явствует, что купчиха П.М. Багрянцева одновременно с керосиновой торговлей, которую по ее доверенности вел ее сын, Николай Васильевич Багрянцев, занималась еще и более традиционным тамбовским предпринимательством — мыловарением. В 1896 году она писала: «На городской земле, почти около Петропавловского кладбища, имею я 1 /4 десят. под мыловаренным заводом и керосиновым баком» [ГАТО, ф. 17, оп. 17, д. 47, л. 12]. По всей вероятности, ранее Багрянцевы занимались производством и продажей мыла, лишь затем вступили в жесткую борьбу на керосиновом рынке.

Не миновал ударов конкуренции и последний контрагент по освещению Тамбова М.А. Покровский. После пяти лет относительно спокойной деятельности, он вдруг ощутил на себе очень пристальное внимание городских должностных лиц, недовольных освещением. «1892 года ноября 6 дня. Пристав 1 части города Тамбова составил настоящий протокол в следующем: старший городовой 1 части Алексей Чумаков доносил, что в ночь с 5 на 6 сего ноября в 4 часа утра по Кадецкой улице около дома Зяблова один фонарь оказался потухшим» [ГАТО, ф. 17, оп. 23, д. 55, л. 18]. Протокол подписали городовой, сторож ближайшей церкви и один из жителей. В этом же месяце появляется еще один документ: «Записка. В ночь на 13 число сего ноября по 3 части г. Тамбова было исправно, за исключением 2 фонарей по Дороховской улице при доме Канинской и по Семинарской улице у дома Спиридонова, которые потухли с 2 часов ночи» [ГАТО, ф. 17, оп. 23, д. 55, л. 30]. Последовали штрафные санкции. (Заметим в скобках, что речь идет о доме той самой террористки М. Спиридоновой).

Можно допустить, что Покровский, работая уже ряд лет, привык и стал допускать промахи в организации труда фонарщиков. Но можно предположить и другие причины. Известно, губернатор был недоволен, что торги на заключение контрактов выигрывал Покровский. Были недовольны этим и его конкуренты. Так или иначе, но санкции неизбежно должны были привести к устранению Покровского с рынка освещения города.

Порой в истории случайное стечение обстоятельств приводит к закономерному событию. В ходе придирок к работе Покровского родилась идея создания городской службы освещения. В документах конца XIX века сохранилась «Требовательная ведомость Тамбовской городской управы на выдачу жалованья 18 городским фонарщикам за 1-ю половину февраля 1896 года: 1. Старший фонарш. Николай Ильин 10, 2. Помощ. его Алексей Чулков 5, 3. Младшие — Александр Поздникин 4…» [ГАТО, ф. 17, оп. 27, д. 98, л. 5]. Евдокимов, УСКОВ, Максимов, Прокофьев — привычные и для сегодняшнего Тамбова фамилии младших фонарщиков.

Разбогатевшие на керосиновой торговле, купцы Багрянцевы пользовались большим авторитетом в городе, поскольку занимались и благотворительностью. «Тамбовский листок» 21 ноября 1914 года, публикуя отчет общественного комитета при лазарете для раненных воинов в доме Винтер, в списке «именных коек», содержащихся постоянными благотворителями, упоминал и койку М.Н. Багрянцева. Эта же 11 декабря 1914 газета, призывая жертвовать на рождественские подарки детям бедных, указывала, что деньги следует сдавать «в магазин М.Н. Багрянцева, Носовская ул.».

Чернов А.С. «Нобели: взгляд из старого Тамбова». — Тамбов, 2005.

Комментарии читателей

Вы можете оставить свой комментарий:

*Ваше имя:
E-mail:
Страна, город:
*Комментарий:
* :
	* - обязательно для заполнения Ваш E-mail будет доступен только администратору сайта.