Статьи и литература
Отрывок из монографии Д.Г. Сельцера «Взлеты и падения номенклатуры»
<…>
На состоявшемся в МГУ им. М.В. Ломоносова 25 мая 2005 г. в рамках Философского конгресса круглом столе «Взаимодействие общеисторического и национального в политическом процессе» автор статьи выступил с сообщением «Трансформация административно-политической элиты: восточноевропейский контекст и реалии постсоветской России». Ключевой тезис о высокой сменяемости административно-политической элиты и вытеснении партийной и советской номенклатуры еще в середине 1990 гг. из руководства органов местного самоуправления вызвал возражение присутствовавшего на заседании политолога из Южной Кореи. Аргумент был один: следуя классическим теориям, пока уйдет управляющая административная элита, должны смениться два поколения населения страны; следовательно, элитозамещения быть не может.
До начала исследования постсоветской элитистской трансформации ровно так же представлялось и нам. Погружение в проблему убеждает в ином. В странах, где давно апробированы и сложились вполне определенные и стабильные каналы рекрутации кадров, закрепились этические и правовые нормы карьерной инфильтрации, так и есть. Советская номенклатурная система при всех ее минусах выполняла регулирующие функции. Она позволяла регулировать движение в иерархиях в целом и на уровне частных случаев. Реалии постсоветской России контрастируют и с мировым, и с советским опытом.
Начать с того, что автор не уверен, что все происходящее в России есть демократический транзит. Власть, позиционирующая себя как победившая демократия, еще в 1991 г. начала движение к декларируемой демократии не через выборы, а посредством византийских назначений. Выборы исполнительной власти в регионах были допущены только в 1995–1996 гг. после оформления федерального («Семья»), региональных и местных кланов. После распределения собственности государство на региональном уровне заместилось региональной клановой структурой, местное самоуправление — местными кланами. Общество оказалось беззащитно перед манипуляциями деятельных и влиятельных политических акторов.
Были ли сформулированы, если не брать ставшую полупустой формальностью юридико-правовую сторону, какие-то нормы элитостроения и элитозамещения? Убеждены, нет. Торжествуют клиентела, закулисье, договоренности «по понятиям».
В этих схемах бывшие первые секретари райкомов и горкомов партии были лишними людьми. И не какая-то честность, и не возраст тому причина. Совершенно не обязательно, чтобы новые руководители были моложе, и происходил своего рода «поколенческий сдвиг». Следует развеять один стойкий стереотип, сложившийся даже не столько в литературе, сколько в массовом сознании. Настало время развеять сложившееся мнение об якобы омоложении административного корпуса в стране в последнее время.
Следует говорить не об омоложении, а о старении субрегиональных руководителей постсоветской России. Исключение — Самарская область, где первые секретари оказались весьма возрастными. В 1985 г. 17 первых секретарей там были старше 50 лет (1935 года рождения), что совсем не типично для номенклатурной системы. Возможно, поэтому в Самарской области во время перестройки наблюдается омоложение кадров. И эти кадры надолго закрепились на субрегиональном политическом поле. Хотя самарские «горбачевцы», в сравнении с «пионерской командой» из Рязани, выглядели все-таки старовато. Зато рязанские «пионеры», в отличие от самарских «ветеранов», были вынуждены в массе своей покинуть руководящие кресла. Метаморфозы постсоветской России: демократические выборы резко увеличили удельный вес возрастных руководителей.
Советская система была сетевым организмом. Первые секретари были, безусловно, встроены в определенные сети. Пришедшие им на смену главы городов и районов, зачастую ровесники первых секретарей, чаще всего люди из других социальных резервуаров. В советское время они не были в номенклатуре, занимали предноменклатурные или даже вненоменклатурные позиции. Они вращались, если угодно, в других сетях. На наш взгляд, уход партноменклатуры — это крах номенклатурной сетевой организации, где существовали внятные правила поведения и декларировался принцип «служения». Наступила эра кланов, где этические правила личного поведения новой номенклатуры и ее ответственность перед обществом не прописаны.
В постсоветской России произошла трансформация на общем уровне «от сети к клану», а на личном — «от агрономов и инженеров к агрономам и инженерам», как бы странно это ни звучало. Просто прежняя номенклатурная система плавно доводила агронома и инженера до руководителя. Агроном или инженер должны были пройти по служебной лестнице немало ступеней. Сейчас же агроном, возглавив хозяйство, по поручению и с помощью клана становится руководителем органа местного самоуправления. В иерархии нынешний руководитель хозяйства, став главой администрации, перешагивает через три ступени традиционной карьерной лестницы. Таким образом, совершается очевидный прыжок. Прежде такое было невозможно.
Не будем утверждать, что все эти «хозяйственники», креатуры ТЭКа и пр. — сплошь мафия и преступники. Это не так. Не надо путать кланы и преступные общества. Но кланы в постсоветской России предельно институализированы. У «Якудзы», «Коза Ностры», «Триады» было большое желание слиться с государством, но пойти дальше покупки отдельных его представителей они так и не смогли (во многом из-за недвусмысленно отрицательного отношения к себе со стороны общества). Их участь была предрешена. В России же кланы процветают, слились с властью, более того, ею инициированы. Государственный интерес, общественная польза для кланов - понятия третьестепенные. Встроенность большинства субрегиональных руководителей в кланы не вызывает сомнений. В этом убеждает мониторинг местной прессы, давно ведущийся нами, и, шире, многолетнее изучение проблемы. В такой ситуации вряд ли стоит ожидать от глав муниципальных образований большой ответственности перед населением. У них другие задачи и другая ответственность. В такой ситуации, когда общество в силу собственной выхолощенности, действительно, не может контролировать ни главу местного самоуправления, ни, тем более, руководителя региона, в самом деле, нужны более решительные действия Центра. Но как в таком случае развивать местное самоуправление?
Опросы общественного мнения, результаты эмпирических исследований природы и потенциала политического харизматического лидерства в России показывают, что в обществе нарастает потребность в «сильной руке», наведении порядка, велик заказ на руководителей дееспособной власти. Власти четкой, последовательной и результативной: на уровне собственной генетической памяти, как сформулировали авторы одного из исследований. В политическом режиме Путина, присутствует сильная бюрократическая составляющая, но это, справедливо считает А.Ю. Зудин, скорее общая черта российской политической истории вообще, нежели уникальная отличительная характеристика этого режима.
Еще совсем недавно, анализируя термин «авторитаризм», мы автоматически подставляли его смысловую нагрузку — «коммунистический». Ныне процесс постепенного нарастания некоммунистической «авторитарности» фиксируют многие эксперты. В отечественной политологии, пишет В.А. Ковалев, все большее распространение получает определение российского политического режима как гибридного, сочетающего в себе элементы авторитаризма и демократии, когда происходит когнитивное перемешивание того, что прежде было принято считать противоположностями.
В субрегионах велик заказ на хозяина, босса, касика, секретаря райкома, если угодно. Означает ли это, что заказ автоматически дает какие-то шансы бывшей номенклатуре КПСС? Возможно, где-то так и есть. И мы видим, что порой происходят поразительные воскрешения давно похороненных политических трупов. Но много ли таких примеров? Считанные единицы. Время номенклатуры безвозвратно ушло еще в середине 1990-х гг.
Д.Г. Сельцер. Взлеты и падения номенклатуры. Научная монография. - Тамбов: ТОГУП «Тамбовполиграфиздат», 2006. — С. 313-316.
См. также: Предисловие от автора.
Комментарии читателей
Вы можете оставить свой комментарий:
