Конференции и совещания
Дьякова К.В.,
студентка 4-го курса института филологии ТГУ им. Г.Р. Державина.
Средневековое сравнение в системе звуковых образов прозы Е.И. Замятина
(по материалам книги Д.С. Лихачева «Поэтика древнерусской литературы»)
Вклад Д. С.Лихачева в развитие литературоведения во многом определяется тем, что он подошел к летописи не только как историк, но и как собственно литературовед. Он изучал рост и изменение самих способов летописания, их обусловленность своеобразием русского исторического процесса. В этом проявился характерный для всего творчества Лихачева глубокий интерес к проблеме художественного мастерства древнерусской литературы, причем стиль литературы он рассматривает как проявление художественного сознания нации.
Обобщением наблюдений Д. С. Лихачева над художественной спецификой древнерусской литературы явилась его статья «К изучению художественных методов русской литературы XI — XVII вв.» (1964), и, конечно же, книга «Поэтика древнерусской литературы» (1967), удостоенная Государственной премии СССР (1969). Монографию Д. С. Лихачева отличает широта диапазона рассматриваемых явлений и стройность композиции, позволяющая связать, казалось бы, самые далекие явления художественной жизни — от особенностей стилистической симметрии в памятниках переводной литературы Киевской Руси до проблем поэтики времени в творчестве Гончарова или Достоевского. Эта сложная композиция книги обусловлена постоянно развиваемой Д. С. Лихачевым концепцией единства русской литературы; принцип анализа явлений поэтики в их развитии определяет построение всех разделов монографии. Потому попытка анализа современного художественного тропа с позиции русской средневековой поэтической системы является вполне обоснованной и легко вписывается в контекст всего научного творчества Лихачева.
Разрабатывая поэтику древнерусской литературы, Д.С. Лихачев обращается к сравнению как к одному из литературных средств, особенно значимых для древнерусского текста. В разделе «От автора», предваряющем исследование, Лихачев определяет центральную задачу книги: «углубить сведения об изменяемости литературных явлений». Он обозначает своего рода пути исследования: «в этой книге главное внимание уделено тем сторонам русской литературы, которые отличают ее от новой. Отличия позволяют выявить индивидуальность древней литературы» [4, с.3]. Обращаясь к системе древнерусских сравнений, описанной Лихачевым в его монографии, и «пропуская» через эту систему художественный текст писателя «нового» времени (XX в.), мы сможем сделать выводы об индивидуальности его авторского письма и вместе с тем о силе преемственности, обозначившейся в этих текстах, о тяготении художника к корням русской культуры.
Рассмотрение творчества Е.И. Замятина через призму древнерусской литературы, и в нашем случае ?же - анализ типовых особенностей сравнений (русского средневекового и принадлежащего литературе нового времени), используемых для построения звуковых образов в произведении, - становится возможным, в первую очередь, благодаря неоднократному обращению писателя к стилистической манере произведений древнерусской литературы («О святом грехе Зеницы-девы» (1916), «О том, как исцелен был инок Еразм» (1920)); во-вторых, благодаря особенностям характера, а точнее «внутренней сущности» (термин Лихачева) древнерусского сравнения и образа звучания, основанного на сравнении.
В современной «Литературной энциклопедии терминов и понятий» сравнение определяется как «вид тропа, основанный на уподоблении соотносимых явлений» [5, с.1022]. Такова природа сравнений в обобщенном виде и это бесспорно. Однако между древнерусским сравнение и сравнением «нового» времени находится многовековой барьер, что позволяет говорить о разных типах сравнения, выработанных тем временем и той исторической ситуацией, когда эти тропы функционировали. Лихачев подчеркивает, что «сравнения в древнерусской литературе резко отличаются по своему характеру и внутренней сущности от сравнений в новой литературе» [4, с.193].
Важно, что ученый не пытается создать четкую законченную систему отличий, но приводит ряд замечаний, характеризующий древнерусское сравнение именно с точки зрения его индивидуальности, оригинальности.
Попытаемся обозначить четкие границы, между древнерусским и современным типами сравнений, подытожив таким образом исследование Лихачева. Основополагающее отличие, по оценке ученого, заключается в разнонаправленной ориентации сравнений древнерусских и современных. Так, сравнение в литературе нового времени максимально визуализировано, направлено на передачу зрительного сходства между предметами, сущностями. Именно благодаря этой особенности становится возможной «радость узнавания» и радость непосредственной наглядности« [4, с.194], возникающая во время чтения. Это так называемый импрессионистический тип сравнения, характерный именно для »новой« литературы. Древнерусское же сравнение касается, главным образом, »внутренней сущности сравниваемых объектов«. Лихачев поясняет: »Нам кажется странным сравнение богоматери с «обрадованной палатой». Странность этого сравнения не только в том, что богоматерь сравнивается с архитектурным сооружением — каменным домом, но и в самом эпитете этой «палаты» — «обрадованная». Этот эпитет ясно показывает, что писатель воспринимает «палату» не в материальном смысла, а как чистый символ. Писатель не стремится конкретно представить себе объекты сравнения. Он сравнивает «сущности» и поэтому считает возможным придать «духовный» эпитет материальному объекту, и наоборот« [4, с.195].
Таким образом, существование двух разных типов сравнения обусловлено, в первую очередь, антитезой внешность - визуальное сходство, основанное на сиюминутных ощущениях или игре фантазии автора - сущность - главный признак, характеризующий определенную внутреннюю суть сравниваемого.
Применительно к прозе Замятина возникает два центральных вопроса: 1) употребляет ли писатель сравнения, построенные по моделям средневековых с формальным соблюдением литературного этикета, в произведениях, стилизованных под древнерусский текст? 2) может ли формально современное сравнение, т.е. являющееся стилистически нейтральным в настоящее время, быть основано на принципах, служивших основанием для русского средневекового сравнения, а именно — на общности сущего, вопреки разрушению внешнего сходства?
Напомним также, что материалом нашего исследования является не любой художественный образ, а именно образ звучания. Под образом звучания (звукообразом) в статье понимается художественные образы, запечатлевающие звуковые проявления человеческого и природного бытия, являющиеся органичными элементами единого художественного целого.
Возникает вопрос: что же считать сравнением современного типа, а что сравнением типа древнерусского применительно к образу звучания? В своем роде современному, импрессионистическому типу сравнения в данном случае будет соответствовать такой звукообраз, где звук является одновременно и предметом сравнения и (субъектом) сравнения. Сравнение нового времени, как правило, составляют два элемента, условно находящиеся в одной плоскости - между собой они сущностно равнозначны. Так, изображение уподобляется изображению - предмет описывается через предмет. По той же схеме и звукообразом, основанным на сравнении современного типа, мы будем считать звукообраз, в основе которого лежит модель «звук-звук». Для наглядности приведем несколько примеров из произведений Замятина: «кликуша кликала дико, а рот у нее закрыт и будто кликал чей-то нечеловеческий голос под сводами» («Землемер») [2, с. 332]; «старые аглицкие часы в трактире - бьют медленно, басом - ровно соборный костромской колокол» («Непутевый») [2, с. 104]; «…взвыла не своим, бабьим, а звериным голосом» («Чрево») [2, с. 130]. Прокомментируем последний пример. Он представляет собой классическое отрицательное сравнение. В основе образа общая сущность - голос. Потому писатель даже не повторяется дважды - «голос», а лишь меняет эпитеты. Звук воссоздается в воображении читателя через другой звук — это соответствует современному, в некотором роде упрощенному типу сравнения.
Другой пример: «Было тихо, только где-то далеко, как часовые, перекликались в темноте петухи» («Бич Божий») [3, с.349] - петухи сравниваются с часовыми снова-таки по характеру издаваемого ими звука. «Перекличка» — вот единая суть, скрепляющая образ. «Закричать таким же голосом, как тогда сапожник о Страшном суде» («Наводнение») [2, с.489]; «вода кругом шуршала как тысячи аршин шелка» («Ёла») [2, с. 476]; «кто-то запел, потихоньку, хрипло, завыл, как пес на тоскливое серебро месяца» («Алатырь») [2, с. 154] - все это звукообразы-сравнения, построенные по единому принципу, в основе их лежит общая модель «звук-звук». Поэтому мы относим их к современному типу сравнения, основанному на прямом сходстве между предметами или явлениями одного рода.
Специфика звукообраза, его отличие от любого другого художественного образа состоит в его изначально нематериальной сущности. Перед нами не предмет, не персонаж, а звук, который писатель зачастую воссоздает именно посредством сравнения с иным предметом или понятием. Реалистичность изображения зависит здесь от точности найденного для сравнения образа. Так, если в средневековом сравнении предмет сравнения чаще всего является символом, разрушающим визуальное сходство, как в вышеприведенном примере с «богоматерью — обрадованной палатой», то в звукообразе предмет сравнения часто символ именно в силу специфики самого материала.
Обратимся к конкретному примеру: «Андрей Иваныч задрожал тоненькой, очень острой, дрожью и услышал ее как струну, где-нибудь в самом конце клавиатуры направо, - все звенела и звенела…» («На куличках») [2, с. 163]. Дрожь как физическое свойство человеческого тела вообще, как известно, не является звуком и звуком не сопровождается. Однако, будучи «пояснена» развернуто описанным звуком — «струна, …в самом конце клавиатуры направо», имеющим по отношению к самой дрожи второстепенное значение, привлеченным именно как «вспомогательный элемент» для пояснения звучания дрожи, - дрожь обретает статус звукообраза. Элементы данного сравнения носят, таким образом, абсолютно отличный друг от друга характер: дрожь - это, в данном случае, определенное состояние, звон струны - это звук. Однако автор помещает их как бы в одну плоскость, находит нечто общее, переходящее «родовые» границы. Это общее — та самая «внутренняя сущность», о которой говорил Лихачев применительно к сравнению в древнерусской литературе. Происходит характерное для средневекового типа сравнения разрушение условного внешнего сходства для выявления сходства внутреннего, «душевного» смысла.
Стоит отметить, что «звучащая дрожь» не случайный, единичный образ в прозе Замятина, а повторяющийся. В другом, значительно позже написанном произведении — романе «Мы» (1921) звучат следующие слова: «…слушала музыку: мою чуть слышную дрожь» [2, с. 603]. Дрожь как звук становится знаковым, в известной степени символическим образом в творчестве писателя.
Приведем другой пример образа, в основе которого лежит сравнение: «…почти не гнувшийся - как деревянная линейка - голос Ю» («Мы») [1, т.2, с.234]. Здесь ситуация во многом обратная: уже собственно звук «поясняется» посредством сопоставления с предметом — голос и деревянная линейка на определенном пороге значения приравниваются друг другу. Подобно тому как древнерусский писатель сообщает образу палаты эпитет «обрадованная», Замятин не боится определить изначально нематериальную «инстанцию» - голос с помощью физического свойства, присущего исключительно материальному предмету - «не гнувшийся», тем самым игнорируя и разрушая какое-либо визуальное сходство.
Примечательно следующее употребление сравнения: «В тишине — явственное жужжание колес, как шум восполённой крови» («Мы») [2, с.633]. С одной стороны, на лицо модель «звук-звук»: жужжание сравнивается с шумом. С другой же стороны, «шум восполенной крови», конечно, не является звуком в буквальном смысле. Это скорее ощущение, вызванное определенным психологическим, либо физическим состоянием. «Явственное жужжание колес» в тишине в определенной ситуации ассоциируется у героя, вызывает то самое ощущение, которое он описывает как «шум восполенной крови». Следовательно, это сравнение не самоочевидно, основой для него становится снова единство внутренней сущности, что характерно для древнерусского типа сравнения.
Находя в современной литературе сравнения, в основе которых лежит принцип, являющийся определяющим для древнерусского сравнения, мы не в коем случае не пытаемся доказать, что приведенные современные сравнения представляют собой некие кальки со сравнений древнерусских, но лишь констатируем тот факт, что принцип этот, условно названный принципом внутренней сущности и противопоставленный принципу визуального сходства, не изжит, а лишь в несколько иных вариациях воспринят литературой нового времени, переработан ею и сохранен.
Обратимся теперь к произведению Замятина, непосредственно стилистически ориентированному на древнерусские церковные сказания. Это, например, рассказ «О том, как исцелен был инок Еразм» (1920) из цикла «Чудеса». В силу общей стилизации произведения под древнерусский источник логичнее всего искать звукообразы, основанные на сравнении средневекового типа, именно здесь. Приведем ряд примеров звукообразов-сравнений, которые можно встретить в рассказе: «всю ночь слышался легкий, как бы от щекотания, смех и скрип некий и капала вниз ужасная, подобная черной смоле, роса» [2, с.538]; «блаженный Памва… остановился изумленно, услышав за окном тяжкие вздохи и стенания как бы огромного зверя» [3, с.533]; «услышал он легкий, как бы от лопнувшего сосуда, звон» [2, с.536]; «слышен был на высоте кровель смех как бы от щекотания и скрип и шепот» [2, с.539]. Все эти образы звучания созданы по одной модели: один звук «поясняется» через другой, соединяясь с помощью союза «как бы». Несмотря на стилистическую заданность здесь нет сравнений, соответствующих древнерусскому типу. От древнерусского сравнения в любом из приведенных примеров сохранена лишь внешняя оболочка: инверсионные обороты, нанизывание однородных членов с соединительной связью между собой, стилистически маркированные слова… В рассказе есть звукообразы-сравнения, по внешнему оформлению еще более походящие на древнерусский оригинал, как, например, такой: «был голос у юного инока чистоты, подобной звенящему с высот горнему крину» [2, с.533]. Однако сравнения, основанного на единстве внутренней сущности, здесь также нет.
Единственное в произведении сравнение, которое выглядит как истинно древнерусское и формально и содержательно, встречается в следующем звукообразе: «голос ее пронзил сердце Еразма, как некий сладостный меч» [2, с.536]. Подобным сравнением автор стремится выявить как бы «внутренние качества» голоса. Эпитет «сладостный», употребленный в данном случае в переносном значении, и прикрепленный к материальному объекту, подчеркивает, что для писателя меч — только символ. Лихачев в монографии «Поэтика древнерусской литературы» касательно этого пишет: «В такого рода перестановках эпитета с одного объекта сравнения на другой разрушается конкретный смысл слов, на первый план выступает переносное значение» [4, с. 195].
Замятин создает звукообразы в своих произведениях с помощью сравнений разных типов, как современного, импрессионистического, так и русского средневекового. Притом принцип внутренней сущности сравниваемых объектов, являющийся определяющим для древнерусского сравнения, часто используется писателем в формально современных сравнениях, стилистически не маркированных. В произведениях же, стилистически ориентированных на древнерусский текст, напротив, преобладают звукообразы-сравнения, соответствующие древнерусским образцам лишь по внешней форме, но отнюдь не по внутреннему насыщению.
Таким образом, перечисленные Лихачевым особенности древнерусских сравнений, в их отличии от сравнений современных, нередко характеризуют и сравнения, используемые Замятиным для создания образа звучания, что дает повод задуматься о глубинной, коренной, порой, может быть, даже бессознательной, но тем не менее крепкой связи прозы писателя «нового» времени с традициями Древней Руси.
Литература
1. Замятин Е.И. Собр. соч.: в 5 т. — М., 2004.
2. Замятин Е.И. Избранные произведения / предисл. В.Б. Шкловского, вступ.ст. В.А. Келдыша. — М.,1989.
3. Замятин Е.И. Избранные произведения. — М.,1990.
4. Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. — Л., 1971.
5. Литературная энциклопедия терминов и понятий / под ред. А.Н. Николюкина. — М, 2003.
Комментарии читателей
Вы можете оставить свой комментарий:
