Конференции и совещания
Куликова Е.В.,
студентка 2-го курса филологического факультета МГПИ.
Влияние «Слова о полку Игореве» на поэзию XIX-XX вв.
Академик Д.С. Лихачев подчеркивал огромную роль «Слова о полку Игореве» для последующей литературы. Настоящее сообщение посвящено как переводам на русский и другие языки текста «Слова…», так и мотивам и образам, использованным поэтами разных поколений.
Поэтический мир «Слова…», звучность и образность его языка таковы, что врезаются в память каждого внимательно читавшего, особенно, если этот читавший — поэт, то есть человек с повышенной способностью к восприятию. Таким образом, воздействию «Слова о полку Игореве» подвергся язык многих поэтов. Нам известен перевод «Слова…», сделанный Василием Андреевичем Жуковским. Вот отрывок из его произведения «Певец во стане русских воинов»:
…О, радость древних лет, Боян!
Ты, арфой ополченный,
Летал пред строями славян,
И гимн гремел священный.
Петру возник среди снегов
Певец — податель славы;
Честь Задунайскому — Петров;
О камские дубравы…
К тексту «Слова…» обращался и Александр Сергеевич Пушкин. Во многих учебниках предлагается найти сходство между плачем Ярославны и обращением к Солнцу, Месяцу и Ветру королевича Елисея из «Сказки о мертвой царевне и о семи богатырях» Пушкина. Также наблюдается сходство с «Песнью о вещем Олеге».
Кстати — о плаче Ярославны. Во многих учебниках приведены его поэтические переложения, сделанные В. Жуковским, К. Бальмонтом и А. Заболоцким, а вот еще одна интерпретация этого отрывка, созданная другом Жуковского, русским поэтом Иваном Ивановичем Козловым, который должен быть известен своим переводом одного стихотворения Томаса Мура, положенным на музыку и ставшим уже, практически, народной песней («Вечерний звон»):
То не кукушка в роще темной
Кукует рано на заре -
В Путивле плачет Ярославна,
Одна, на городской стене:
«Я покину бор сосновый,
Вдоль Дуная полечу,
И в Каяль-реке бобровый
Я рукав мой обмочу;
Я домчусь к родному стану,
Где кипел кровавый бой,
Князю я обмою рану
На груди его младой…«
А вот стихотворение «Стрибожьи внуки» из цикла «В степи» еще одного известного русского поэта XIX века Аполлона Николаевича Майкова (здесь и название, и эпиграф взяты непосредственно из «Слова…», текст же стихотворения, опираясь на поэтическую реальность древнего памятника, отражает лирические переживания самого поэта).
СТРИБОЖЬИ ВНУКИ
Се ветри, Стрибожьи внуци, веют с моря…
На силы Дажьбожья внука, храбрых русичей…
«Слово о полку Игореве»
Стрибожьи чада! Это вы
Несетесь с шумом над степями,
Почти касаяся крылами
Под ними гнущейся травы?
Чего вам надо? Эти степи
Уже не те, что в дни, когда
Здесь за ордою шла орда,
Неся на Русь пожар и цепи!
Ушел далеко Черный Див
Перед Дажьбожьими сынами,
Им, чадам света, уступив
Свое господство над степями!…
Это патриотическая лирика. Майков здесь радуется торжеству Дажьбожьих внуков (то есть русских) и спокойствию родной страны. Настроение этого стихотворения, хотя оно и опирается на реалии «Слова…», прямо противоположно настроению последнего: там - тревожность и тьма; здесь - спокойствие, свет и радость.
Не только русская литература XIX века испытала на себе влияние «Слова…»; в 1803 году Йозеф Рихтер переводит его на немецкий язык, который тогда был в Европе фактически международным языком науки, а в следующем, 1804 году, Циприан Годебский переводит «Слово…» с немецкого на польский. Правда, Годебский не верит в подлинную древность «Слова…», считая его фальсификатом (подделкой) Мусина-Пушкина. Но уже первый ученый-славист, поляк Йозеф Добровский, получивший в 1809 году из России печатное издание «Слова…», включавшее в себя древнерусский текст и вольный перевод на современный русский, сделанный издателем Шишковым, подтвердил подлинность «Слова…». Получив русское издание «Слова…», Добровский предпринял беспрецедентную акцию: он собрал своих учеников и поручил им сделать сразу три перевода: перевод на немецкий язык был поручен Йозефу Мюллеру, на чешский - Йозефу Юнгману, а на словацкий - С. Рожнаю. Немецкий перевод Мюллера был опубликован уже в 1811 году, а вот два славянских перевода постигла иная судьба : словацкий перевод Рожная был утерян, а перевод Юнгмана очень долго пролежал в рукописи и был опубликован в 32-м году XX столетия. Вацлав Ганка позже перевел «Слово…» на чешский язык. Этот перевод вышел в Праге в 1821 году. Интересно, что Ганка, переводя «Слово…», старался максимально щадить древний текст, изменяя лишь некоторые наиболее непонятные слова. Таким образом, «Слово о полку Игореве» вошло в чешский язык практически без изменений, обогатив его своими словами и выражениями.
Вацлав Ганка адресовал свой перевод не только чехам, но и всем славянам вообще. Он даже сочинил собственный алфавит, сочетающий некоторые особенности латиницы, кириллицы и греческой азбуки и способный передать все возможные славянские звуки. Переводчику казалось, что это облегчит понимание его перевода и русскими и болгарами, пишущими кириллицей, и чехами, словаками и поляками, использующими латиницу, и сербами, хорватами и македонцами, у которых на тот момент еще не было устоявшихся азбук. На деле же ганковский «особенный» алфавит лишь затруднял чтение. Однако, несмотря на это, качество ганковского перевода было высоким. Об этом говорит и то, что к его переводу обращался Август Белевский, переводя «Слово…» на польский, и то, что ганковским переводом пользовался А. С. Пушкин, работая на статьей «Песнь о полку Игореве».
Влияние «Слова…» на славянские литературы трудно переоценить. Чех Юлиус Зейер написал в 1882 году «Песнь о месть за Игоря», подражая поэтике «Слова…». Влияние «Слова…» заметно в поэмах словена Франца Левца «Тугомер», словака Людевита Штура «Святобой», болгарина Райко Жинзифова «Гусляр в соборе», многих польских поэтов: Тофиля Ленартовича, Константа Острогорского, Стефана Жеромского, друга А. С. Пушкина Адама Мицкевича. На поэтику «Слова…» опирался частично и чех Алоис Ирасек при составлении своих «Старинных чешских сказаний». Вот какими словами они начинаются: «Давайте послушаем сказания давних времен. Послушаем о нашем праотце, о предках наших, о том, как пришли они на эту землю и расселились по Лабе, Влтаве и иным рекам нашей родины. Послушаем дошедшие до нас из тьмы веков чудесные предания наших отцов, поклонявшихся богам в тени старых рощ и приносивших жертвы родникам, журчащим в долинах тихих, озерам, рекам и священному огню. Вспомним седую старину…»
Как известно, древнерусский язык был основой для возникновения трех восточнославянских языков: русского, украинского и белорусского. «Слово о полку Игореве», таким образом, является общим памятником трех современных народов, поэтому переводилось оно и на украинский и белорусский языки. В 1857–1859 годах на украинский язык «Слово…» перевел Михаил Максимович.
Обращался к древнему памятнику и классик украинской литературы, основоположник украинского литературного языка Тарас Шевченко. Он сделал два перевода плача Ярославны и перевел отрывок, описывающий бой на Каяле.
На белорусский язык «Слово…» переводил известный белорусский поэт Янка Купала.
После XIX века великую русскую поэму читать и перечитывать не перестали. В 1914 году Николай Асеев пишет:
Перуне, Перуне,
Перуне могучий,
Пусти наши стрелы
За черные тучи…
Древняя славянская звучность вообще и поэтический строй «Слова…», в частности, практически сформировали поэтику футуристов (модернистского литературного течения начала нашего века), к которым принадлежал и Николай Асеев. Наиболее же яркой среди футуристов фигурой был, безусловно, Велиминр Хлебников. Вот его басня «Бех»:
Знай, есть трава, нужна для мазей.
Она растет по граням грязей.
То есть рассказ о старых князях:
Когда груз лет был меньше стар,
Здесь билась Русь и сто татар.
А вот еще один поэт начала века, не столь известный, не входивший ни в какие объединения и течения, но тоже весьма талантливый. Этот поэт — Эдуард Багрицкий. Эстетика «Слова…» и его не обошла стороной. Вот отрывок из его стихотворения «Славяне»:
…Ярила скрывается в тучах,
Стрибог подымается в высь,
Хохочут в чащобах колючих
Лишь волк да пятнистая рысь…
И желчью сырой опоенный,
Трепещет Перун на столбе.
Безумное сердце тевтона,
Громовник, бросаю тебе…
Работа над стихотворным переложением «Слова…», проделанная в 1938 и 1945 годах Николаем Заболоцким, сказалась и на его дальнейшей поэтической деятельности. В 1958 году Заболоцкий пишет поэму «Рубрук в Монголии», о французском монахе, пытавшемся обратить монголов в католическую веру. Видимо, грандиозность замысла и, так сказать «географическая» близость места действия будят в душе поэта некоторые ассоциации… Так или нет, но и в «Рубруке» мы находим отголоски мотивов «Слова…»:
…А он сквозь Русь спешил упрямо,
Через пожарища и тьму,
И перед ним вставала драма
Народа, чуждого ему. [Батыю]
Совершенно по-новому зазвучали переложения «Слова…» в дни Великой Отечественной войны. Снова на русской земле был враг, и поэтому образы «Слова…» были актуальны, как в дни его создания. Вот стихотворение Людмилы Татьяничевой «Ярославна», написанное в 1943 году:
…Снова ветер гудит, неспокоен,
Красный дождь прошумел по стране.
Снова ты, мой возлюбленный воин,
Мчишься в бой на крылатом коне.
Труден путь твой, суровый и бранный,
Но нетленной останется Русь,
И тебя я, твоя Ярославна,
В славе подвигов ратных дождусь.
Как видим, поэтесса отождествляет себя с Ярославной, тем самым подчеркивая не только судьбу жены воина, но и ее творческое начало, о чем говорит в своем исследовании автора «Слова…» В. И. Попков.
Комментарии читателей
03.05.2015 00:26
Вы можете оставить свой комментарий:
